Размер шрифта
-
+

Наследство последнего императора. Том 4 - стр. 25

– Ваша мать татаркой была? – удивилась Новосильцева.

– Тёща. Как окрестилась, строже всех стала в вере. В пост яишню не даст. А как разговеется – не удержать было, – усмехнулся в бороду. – И петь, и плясать, и всякие шутки шутить. И татарские песни петь, и наши. Ты думаш, откуда мои шалопуты глаза синие взяли? От неё, от татарки. Ну да мы не по крови – по вере на людей смотрим. Так… Никишка! – приказал он. – Распряги и, как выводишь Красотку, чтоб поостыла, напоишь, почистишь, овса задашь.

– Знаю. А зачем Красотку гнал, тятя? – поинтересовался Никифор и взял лошадь под уздцы.

Красотка роняла с губ пену, на боках и подмышками у неё темнели остро пахнущие пятна пота. Пожилая лошадь тревожно встряхивала гривой, звенела удилами и не могла отдышаться.

– Всё-от тебе знать надо, – проворчал Абрам Иосифович. – Сказано в Писании: не любопытствуй всуе.

Он взял с телеги большой свёрток, бумажный, обмотанный бечёвкой, и газету, сложенную вчетверо.

Никифор повёл лошадь за дом, на конюшню.

Отец, мельком глянув на бочки с капустой, сказал вполголоса:

– Евдоксья! – и кивнул на дом.

В прихожей Абрам Иосифович стащил с себя сапоги, влез в мохнатые пантуфли из медвежьего меха, стёртые по краям. Новосильцева сбросила лапти, осталась босиком.

Потапов положил свёрток на стол, развязал бечёвку, сунул её в ящик комода и после этого развернул бумагу.

– Оно? – спросил. – Или не оно?

В свёртке оказалось тёмно-серое платье с пелериной, белый передник с красным крестом на груди и белый плат, похожий на старообрядческий, с красным крестом во лбу.

– Будто и не ношено, – оценила Новосильцева.

– Стал бы я у чужих ношено для тебя брать, – хмыкнул Потапов. – Не надёвано ни разу. Такое ли надоть?

– Такое, спаси Бог. Только…

– Что только?

– Платье и передник – те, что надо, Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия. А плат – Кауфманской общины, графини Бобриковой.

– И что тогда? – озабоченно спросил Абрам Иосифович.

– А ничего, собственно. И те, и другие были мобилизованы, многие погибли на фронте. И общин тех, думаю, уже нет. Важнее документ.

– Есть документ, – довольно сообщил Абрам Иосифович. – Он?

И положил на стол серую картонную книжечку – удостоверение на имя Марии Свиридовой, уроженки Череповца, сестры милосердия Крестовоздвиженской общины. Всё, как полагается – печать, неразборчивая подпись. Фотография мутная – переснята с сохранившегося у Новосильцевой паспорта на имя Свиридовой, но для такого удостоверения сойдёт.

– Вот ещё.

Потапов достал из кармана пиджака картонную коробочку и открыл. Янтарно блеснули плотно уставленные патроны для браунинга.

Новосильцева взяла коробку и положила в карман.

– Благодарю вас, Абрам Иосифович, спаси вас Бог, родной. Век ваша должница.

– Век? – переспросил Потапов, чуть усмехнувшись. – Долго же мне ждать.

– Ой, простите, это я так, к слову, – смутилась Новосильцева. – Сколько с меня?

– За все на круг выходит пятнадцать тысяч, сибирками. Документ дорого вышел, зато быстро. Найдётся?

– Есть, сейчас принесу.

– А то можешь половину, – подумав, сказал Потапов. – Остальное – до лучших времён.

– Когда-то они ещё настанут, лучшие времена! – возразила Новосильцева. – И доживём ли? Есть и царские.

– Царскими – пятьдесят рублёв.

– Может, лучше золотом? Империалами. Сколько это?

Страница 25