Наследство последнего императора. Том 4 - стр. 26

– Золотом? Дай-ка сочту… Два империала по семь пятьдесят.

– Сию минуту! – заторопилась Новосильцева.

– Погодь, постой, Евдоксья, – остановил её Потапов. – Золотом – да, хорошо. Самое лучшее. Надежней не бывает. Только, чай, оно тебе сейчас нужнее будет. Мы-то остаёмся на своей земле, в своём дому. А как у тебя повернётся – кто знат? И где ты будешь?

– Спасибо. Сей же час принесу…

– Ещё постой. Не сказал главного. Так поспешал, что Красотку запарил. Ищут тебя. Чехи.

Она замерла.

– Но откуда?..

– Оттуда… – вздохнул Абрам Иосифович. – Я на Серёньку грешу. Не то, чтобы по своей воле, а сдуру болтнул где-то. Большая у них злоба на тебя. Всё вокруг обыскали, только до нас не дошли. Слышно, ты стрельнула кого-сь. Гада-от не жаль. Но могут и сегодня налететь. Сведения верные. Так что в дому больше нельзя.

– Хорошо… Я поняла, – тихо произнесла Новосильцева. – Сегодня же уйду. Как стемнеет.

– Не спеши, девка. Другое скажу.

– И… что?

– Скажу, скажу. Живо собирай вещички. И те, что в бане прячешь, захвати.

Она взяла сверток и через четверть часа была в сенях, уже переодетая в сестринское. На ремне через плечо – небольшой кожаный кофр, подарок Никифора.

– В другом месте тебя спрячу, – сказал Потапов. – В подклети. Есть там норка. Ни одна собака не сыщет.

Он поднял ковровый половик.

– Что видишь?

Она внимательно осмотрела блестящие жёлтые доски.

– Ничего.

– Стало быть, хорошо сделал, – удовлетворённо заявил Потапов.

Он нажал на половицу – приподнялась квадратная крышка люка.

– Одна Соломонида знает и старшой Васька. Ты – четвертая. – Принеси-ка, – он указал на свечу в медном подсвечнике на комоде.

Когда спустились в прохладную и сухую подклеть, Абрам зажёг свечу. Огонёк затрепетал.

– Здесь есть другой выход, – заметила Новосильцева. – Сквозит.

– А ты не дура городская, – похвалил Потапов. – За мной иди.

Пробираясь между ящиками, бочками и ларями, они оказались в небольшой комнатке. Потапов поднял свечу и осветил крохотный столик с керосиновой лампой и лавку у стены. Зажёг лампу, огонёк ушёл в сторону и застыл под ламповым стеклом.

– Выход, – указал Потапов на лаз с деревянной крепью. – Отсюда – в лес, к реке. Сажен двести. А там и до вокзала недалече.

– Пролезу ли? – засомневалась Новосильцева.

– Так я-от пролез! Позавчор и проверял, будто почуял… А, можа, и не понадобится. Можа, только отсидишься тут-от… Как Бог даст.

Он вздохнул и сказал тихо:

– Ну, оставайся. Что ни станет там, наверху, не выходи. Ни в коем разе. Гашка поесть, попить принесет.

– А деньги? Вот, – она открыла кофр.

– Потом, потом, – отмахнулся Абрам Иосифович. – Сказано же – до лучших времён. Сочтёмся.

– Я… я даже не знаю, что и сказать… – шёпотом произнесла Новосильцева, чувствуя подступивший острый комок в горле и близкие слёзы.

– Ну-ну, не раскисай, не ко времени! – приказал Потапов.

– Абрам Иосифович, – она обняла старика и поцеловала в волосатую щеку, пахнущую лошадиным потом. Потом неожиданно для себя самой схватила его тяжёлую загорелую руку и тоже поцеловала.

– Да ты что творишь? – прикрикнул Потапов и добавил. – Совсем с разума девка съехала… Мужику руку лобзать! Я ж тебе не поп ваш.

– Абрам Иосифович… – начала Новосильцева.

– Тихо, девка! – вдруг шёпотом приказал Потапов. – Слушай!

Сверху издалека донеслось глухое рычание автомобильного мотора, звонко заржали лошади – чужие. Своих Новосильцева уже научилась узнавать по голосам.