Размер шрифта
-
+

Наследники скорби - стр. 38

Вчера, досадуя на лукавство наставника, послушница совсем не подумала о хозяйке дома, которая выбрала нелёгкую долю, впустила в свою жизнь воя Цитадели и родила ему сына. Дарине же приходится одной его растить, вести хозяйство, ночами ложиться в пустую холодную постель, а в помощь по дому зазывать соседей или дальнюю родню, которые за спиной у неё всяко перешёптываются, мол, стала полюбовницей заезжему мужику. А он захочет – явится, захочет – уедет. И нет ему дела ни до детей, ни до тяжкой бабьей доли. Завянет вдовушка, так другую сыщет. Мало ли у него их по другим весям?

Не знавшая мыслей гостьи хозяйка дома всё сидела рядом со спящим обережником и гладила его по волосам. Она была счастлива, что тот, кого выбрало сердце, лежит рядом, что можно прикасаться к нему, слушать его дыхание и знать: он цел и невредим, а не сгинул где-то в ночи.

Горькая доля у Дарины. Потому что она знает: однажды Клесх не приедет. И ей приснится мёртвая сорока с переломанными крылья-ми. А может, ничего не приснится. И она будет ждать. Месяц, другой, третий… Будет надеяться, что он где-то в пути. Может быть, станет украдкой плакать, подозревая, что нашёл другую. А может, поймёт: ожидание напрасно. И будет тихо увядать под косыми, неодобрительными или жалостливыми взглядами соседей.

От этих тоскливых мыслей Лесане захотелось бегом убежать в чащу. Лучше уж прыгать с кочки на кочку под дождём, чем о таком думать. Тошно… Девушка села, нарочито громко шурша одеялом. Думала, Дарина не захочет, чтобы гостья видела, как она перебирает волосы креффа. Но женщина обернулась, не отнимая руки от пепельного затылка, и улыбнулась.

– Ты что так рано поднялась? Я только-только кашу поставила.

– Я подожду, – негромко ответила Лесана, всё ещё не понимая простой мудрости Дарины, не догадываясь, что она из тех редких женщин, которые не стыдятся сделанного однажды выбора.

Она любила Клесха, ни от кого не скрываясь. Да, они не были у молельщика, но он был ей мужем, данным Хранителями. Эту правоту не смогли бы поколебать и самые злоязыкие сплетники.

Впрочем, Лесана о том ещё не ведала. Оттого покуда и казалась ей Дарина заслуживающей сострадания.

Короткий негромкий разговор нарушил тишину и разбудил Клёну. Девочка вскинулась на лавке.

– Мы по ягоды-то пойдём? – спросила она, убирая со лба выбившиеся из косы прядки.

– Пойдём.

* * *

Они собирали спелую крупную клюкву в берестяные туески. Молчали долго. Клёна заговорила первой.

– Ты любишь Клесха? – Она спросила это так внезапно, что Лесана опешила.

– Люблю?..

– Да. Ты его любишь?

Выученица прислушалась к себе. Нет, не любит и никогда не любила. По первости восхищалась, благоговела. И впрямь будто бы хотела назваться его. Но с той поры столько воды утекло… Она его не любила, но и чужим не считала. Крефф себе на уме. Такого любить – всё сердце надорвёшь.

– Он мой наставник, – только и ответила Лесана.

Клёна не унялась, отставила в сторону туесок, с жаром продолжила:

– Нет, скажи, вот хоть как-то любишь? Как брата, как отца?

Собеседница помолчала. Как брата? Как отца?

– Не знаю. Я его давно не видала. С осени. И когда уехал, не шибко тосковала… Другого лиха хватало. Не было у меня времени его полюбить. Да и случая тоже.

Девочка сверкнула чёрными глазищами и быстро-быстро заговорила:

Страница 38