Наследники скорби - стр. 21
Однако любопытство пересилило-таки страх. Руська утешил себя тем, что в веси как-никак настоящий вой из Цитадели, а значит, бояться нечего. Утешил, затем высунулся из избы, огляделся и прислушался. Острые зубы не клацают, голодного рычания не слыхать. Только соловьи заливаются да деревья шумят.
– Куда ж ты подевалась-то? – приплясывая от ночной прохлады, прошептал мальчишка и пошлёпал босыми ногами по росе. – Упыри, что ль, утащили во Встрешниковы Хляби?
Сестру он нашёл спящей под дедовой яблоней. Яблоня та давно не плодоносила, но в память об отце батя её не рубил. Очень уж дед Врон любил под ней сидеть. Под ней и помер.
Лесана сладко спала на войлоке, накинув сверху отцовский тулуп.
«Вот же вынесло клятую!» – рассердился Руська.
Дрыхнет и хоть бы что. А он трясись.
«Ежели бы не голова стриженая, сроду за воя не примешь, – думал мальчишка, разглядывая старшую сестру. – Девка как девка, только тощая».
Кинув вороватый взгляд на крепко спящую обережницу, он потянулся к заветному мечу. Ладные ножны, перехваченные крест-накрест толстыми ремнями, так и манили. Руська нерешительно коснулся широкой, оплетённой кожей рукояти и… Вш-ш-ших! В горло вжалось что-то холодное. Острое. Русай шумно сглотнул, боясь шевельнуться.
Миг, и сестра сидит напротив, а на кончиках пальцев отведённой в сторону левой руки мерцает и переливается синий огонёк. Горит, но она не морщится. И в глазах ни отголоска сна. Будто притворялась. А другой рукой вжимает закалённое лезвие ножа в шею брата.
– Ты почто подкрался, как тать, а? – Ровный голос Лесаны продрал до костей.
– Ме-е-еч посмотреть хотел, – заскулил Руська, чувствуя себя глупым и жалким.
– А спросить не мог? – рассердилась сестра. – Иль гордый такой?
– Не-е-ет. Боялся.
– Кого? Меня? – удивилась она.
– Что прогонишь, боялся. – Руська готов был разреветься от страха и стыда.
– Что ж я, злыдня лютая, что ли, брату родному не дать на меч поглазеть?
После этих слов так совестно сделалось, что Русай не выдержал и бесславно разревелся, ёрзая коленками по холодной земле.
– Ну… будет… будет… – Обережница ласково обняла его острые плечи. – Вдругорядь не станешь руки тянуть, куда не просят. Скажи спасибо, что только усовестила. В следующий раз выпорю, чтобы по ночам не шлялся. Иди ложись, покуда мать не хватилась.
Руська замотал головой и вцепился в жёсткие сестрины бока.
– Можно с тобой останусь?
Лесана улыбнулась.
– Оставайся, только тулуп весь на себя не стаскивай. Прохладно.
Позже, прижимая к себе затихшего и сладко сопящего храбреца, обережница осторожно положила ладонь на узкую мальчишечью грудь. Там теплился пока ещё слабый, невидимый глазу огонёк, но в будущем грозил он переродиться в истинное пламя. Лесана горько вздохнула, прошептала:
– Хватит и одного осенённого в доме. – И затворила едва начавший теплиться дар.
На следующий день Остриковы собирались в дом к старосте. Елька отчаянно стеснялась забытой и уже чужой сестры, а потому старалась на глаза ей не попадаться. Пряталась за мать или Стояну да смущённо теребила кончик косы. Руська в новой рубахе и портах, с выдранными за ночёвку в саду ушами, вид всё одно имел важный. Уши – ерунда! Зато окрестные мальчата, как узнают, что он меч сестрин в руках держал да спал ночью в саду, так от зависти удавятся!