Музы светлого Дома изящной словесности - стр. 29

– Это когда было такое? – удивилась Серафима.

– Вы тогда к Овечкиной ушли, – неохотно пояснила Аделаида. – Меня дежурить оставили.

– Понятно, – тяжело вздохнула Серафима. – Пойдёмте в кабинет.

Дед, кряхтя, начал подниматься. Муза Женевьева кинулась ему помогать. Катюха и Аделаида терпеливо ждали. Аделаида при этом внимательно, можно сказать, с нездоровым любопытством рассматривала обольстительную Катюху.

– Ты чего? – смутилась та.

– Смотрю, – с непонятным выражением ответила Аделаида.

– Ты можешь не присутствовать при разбирательстве, если не хочешь, – тихонько сказала Серафима Виту.

– Не говори ерунды, – также тихо ответил он. – Я тебя не брошу. Ругань ещё не началась, ты уже расстроилась, а у меня новый носовой платок есть.

И Волков достал из кармана платок. Обычный, клетчатый, вроде как даже чистый.

– Спасибо, – тихо вздохнула Серафима.

– Значит, что тут у нас?

Все заинтересованные лица расселись в небольшом кабинете с творец-машиной. Вопрос Серафимы повис в воздухе.

– Жалоба автора, жалоба Музы, – после паузы подсказала Аделаида.

– Заявления? – официальным тоном произнесла Серафима.

– Женечка, – попросил дед, – ты напиши там, что возвращаю я творцу эту непутёвую Катюху, а тебя обратно хочу. Напиши, что я старый дурак, что погорячился, что я это… рамсы попутал.

– Хорошо, – тихо ответила Женевьева, выводя аккуратные буковки.

– Будем опять, как в молодости, – бормотал дед, – резюме рассылать, наградами трясти, уговаривать, жаловаться… На одной глупой бабе свет клином не сошёлся…

Катюха же, как умеют только крашеные блондинки, одновременно и строчила что-то на листе бумаги, и мечтательно глядела в невидимую даль, и крутила левой рукой собственный «локон страсти».

– Вы вообще ничего не написали вместе? – спросила Серафима.

– Написали, – фыркнула Катюха, отвлекаясь. – Великую женскую мудрость.

– Какую?

Дед скривился, словно от зубной боли, а разбитная блондинка преднамеренно нудным тоном процитировала:

"Правильно воспитанная грудь становится бюстом! Запущенная – обычными сиськами. Откормленная – сисяндрами. Любая девушка должна помнить об этом."

Повисла тишина.

– В принципе, это справедливо, – заметила Аделаида. – Только за такие слова…

– Глупости это, – покраснела Женевьева, поправляя гимнастёрку. – Вот наше заявление.

Творец-машина съела представленное заявление, но продолжала гудеть. Тихо-тихо, на пределе слышимости.

– Второго заявления ждёт, – пояснила Серафима.

– Зачитать? – нагло спросила Катюха.

– Дай, посмотрю, – Серафима протянула руку, взяла бумагу и замерла, изучая написанное. – Так… Катюха, Муза, специалист по гетерам, проституткам, гейшам, оторвам, курвам и прочее… волнующие танцы, тантрические обряды… гадание, мистика, нетрадиционные отношения, молодёжка… Ты считаешь, значит, что автор нарушил договор, заставляя тебя делать что-то против воли. Справедливо. Ты пишешь, что в квартире вонь и грязь. Что на уборку автор не вдохновляется…

– Он инвалид! Там, у себя, – вскинулась Женевьева. – Инвалид! Понимаете?

– Порядка в доме это не отменяет, – запальчиво ответила Катюха. – Нет чистоты в доме – нет порядка в произведении.

– Нет чистоты в ДУШЕ – нет порядка в произведении! – возразила Женевьева.

– СТОП ! – прервала словесную перепалку Серафима. – Продолжаем. Ты считаешь, что как человек он козлина, как автор – ноль, заявляешь, что вёл себя неадекватно, разоблачался, хватал тебя за волосы, порвал платье… Пишешь, что его воображаемый писюн – крохотный… Короче, тебе такой автор не нужен и ты настаиваешь на разрыве союза?