Моя муза - стр. 9
Девушка немного приподняла бровь, и в её взгляде мелькнуло любопытство.
– А я… я и не знаю, как меня зовут, – наконец призналась она без тени смущения, как констатировала бы факт отсутствия дождя за окном. Её голос был безукоризненно ровен и чист, а паузы между словами – точны, словно поставленные по линейке.
Эрик горько усмехнулся, сам устыдившись оттенка снисходительности в этой усмешке – будто он, живой, ощущающий, полный неприкаянной тревоги человек, имел право оценивать ту, что едва намечала границы собственного существования.
– Честно говоря, я ни капли не удивлён, – произнёс он и в тот же миг почувствовал, как в груди что-то ёкнуло от печального узнавания. – Учитывая калейдоскоп событий последних дней, меня, пожалуй, уже ничто не способно удивить в принципе.
Он на секунду задумался, перебирая в памяти подходящие имена, и каждое из них, возникнув, гасло, как спичка на ветру. Но одно задержалось, словно зацепилось за внутреннюю кромку сознания, отозвалось тихим, серебристым звоном, в котором была и прохлада ночного воздуха, и тепло далёкого свечения.
– Тогда позволь мне дать тебе имя, – осторожно сказал он, будто держал в руках тончайший фарфор. – Как тебе «Лисэль»? Мне всегда нравилось это имя. Оно звучит… элегантно.
Она снова погрузилась в короткое, но насыщенное размышление, словно примеряла предложенный вариант, прислушивалась, как он ложится на кость и звук, как дышит и куда течёт. По её лицу прошла лёгкая тень – не сомнения, нет, – скорее, тончайшее, едва уловимое движение мысли, как рябь на гладкой воде.
– А что… – протянула она наконец, и её коралловые глаза мягко засияли одобрением, будто в глубине их включился тёплый свет настольной лампы. – Мне тоже нравится. Очень красивое и мелодичное. Да, я – Лисэль.
– Отлично, Лисэль, – кивнул Эрик и неожиданно для себя ощутил странное облегчение от этого акта наречения. Будто он натянул на хаос тонкую нить смыслов, и хаос, нехотя, но признал её. – Я сейчас собираюсь подкрепиться. А ты? Ты будешь… есть? – Он тут же поймал себя на абсурдности вопроса, обращённого к возможной галлюцинации, и, смутившись, поправился: – Ты же не можешь есть материальную еду.
С этими словами он поднялся с дивана, слегка потянувшись, как будто собирался наполнить себя новым импульсом жизненной энергии, прежде чем направиться на кухню. Лисэль последовала за ним, но не шла, а скорее парила в воздухе, её движение было лёгким и воздушным, напоминало касание ветром, что одновременно выглядело и пугающе, и завораживающе. Эрик открывает холодильник, и холодный воздух вырывается наружу, словно вместе с ним освещая пространство вокруг, обостряя ощущение его присутствия. Изнутри он извлёк завёрнутую в пищевую плёнку сковороду, в которой оставалась с прошлой вечера домашняя шаурма – кулечек, наполненный теплом и терпением, как незабываемый вечер у уютного столика.
– Что это? – с детским, искренним любопытством спросила Лисэль, указывая на содержимое сковороды. Её тонкий, изящный палец двигался, словно луч света, проникающий в загадки бытия.
– Это шаурма, – объяснил Эрик, аккуратно снимая плёнку, и резкий аромат пряностей тут же заполнил кухню, возрождая воспоминания о тёплых вечерах. – Я сам её приготовил. У меня, можно сказать, небольшое хобби – кулинария. Это расслабляет, придаёт смысл в хаосе.