Мост короля Людовика Святого - стр. 5
Слова эти прозвучали в 1967 году, когда Америка, глубоко увязшая во Вьетнаме, словно ощутила себя на распутье, нервически пытаясь выбраться на верную дорогу, что, в частности, и отразилось в молодежных и иных движениях. Эта духовная атмосфера питала книги ведущих писателей той поры – Воннегута, Апдайка, Чивера. Произведения же, подобные «Дню Восьмому», манили зыбкой надеждой, но снова, как и за сорок лет до этого, казались безнадежно оторванными от реального положения дел.
Впрочем, надежда – во всяком случае, в глазах писателя – была не столь уж и зыбкой, и он всячески стремился доказать это. Уже знакомый нам дядя Пио говорит о постоянной готовности к «работе жизни», которая отличает избранные натуры, но ведь именно к ним и принадлежат любимые герои Уайлдера: Джон Эшли, Теофил Норт, Сэмюэле, герой-рассказчик «Каббалы», которому люди охотно поверяют свои тайны, у которого ищут дружбы и тепла. Все они не только говорят об идеалах добра – они активно творят его, посвящая себя без остатка служению людям.
«Работа жизни» продолжается неостановимо, невзирая на трудности, и потому можно справедливо упрекнуть современников, увидевших в том же «Дне Восьмом» лишь эмпиреи, красивую мечту.
Но кое-что действительно смущает. Трудности, препятствия? Да, действительно Теофил Норт сталкивается с бездушием, лицемерием, корыстолюбием, обманом. Джон Эшли – с этого «День Восьмой» и начинается – чудом избегает гибели: по ложному обвинению он был осужден на смерть, а персонажам «Моста» и вовсе не дано избавления, и тем горше и бессмысленнее кажется их конец, что происходит он в момент просветления. Маркиза де Монтемайор, получив урок мужества от своей маленькой служанки, ощущает готовность к новой жизни, щедрой, свободной от себялюбия; переписчик Эстебан внимает неуклюжим и мудрым словам капитана Альварадо – «мы делаем что можем, мы бьемся… сколько есть сил» – и делает шаг из одиночества по направлению к людям; дядя Пио обретает новую надежду в лице малыша Хаиме. И вот все они, вместе с обрывками моста, летят в реку.
Но удивительно: описана эта гибель так светло и беспечально, что не только трагедии – драмы в ней не ощущается. И тогда вспоминаешь уже не смерть, а жизнь героев. Верно, она была не безоблачна, но слишком уж легко им давалась их работа жизни; словно не стена перед ними, а тонкая паутина, сквозь которую можно пройти, даже и не заметив. Вот чего не хватает в книгах Уайлдера – сопротивления жизненного материала. В них много веры, любви – это прекрасно. Но, не встречая серьезного сопротивления, такая вера рискует немало потерять в своей истинности.
Тут вспоминается еще один соотечественник и современник Уайлдера – Уильям Фолкнер. Он, как известно, признавал принадлежность к одной лишь литературной школе – школе гуманизма. Так же мог бы, по чести, сказать о себе и Уайлдер. Но Фолкнер не страшился сталкивать своих героев с самыми немыслимыми препятствиями, напротив, громоздил их одно на другое, полагая, что только таким образом можно проверить стойкость человека, его способность «выстоять и победить». У его героев эта способность выстраданная, у героев Уайлдера – дарованная.
Лишь однажды писатель изменил этому обычаю – и получилась вещь сильная, пожалуй, наиболее значительная в творчестве Уайлдера – «Мартовские иды».