Москва кричит - стр. 6

Именно с тоски по непостижимому начинается настоящая жизнь.

«Ворона на мосту. История, рассказанная сэром Шурфом Лонли-Локли», Макс Фрай

Раньше мне казалось, что все вокруг нереально. Но сейчас иначе. Я смотрю в тяжелое небо, которое, кажется, никто не видит. Будто теперь я единственная, кто воспринимает реальность.

Из моих дневников

Делаю затяжку. Голуби разлетелись, недовольно курлыкая. Говорят, что курение убивает. Я уже много раз умирала. Это страшно, очень страшно, но если воскреснуть, все становится уже неважным. Такая у меня судьба: иметь много жизней. Смерть поначалу похожа на сон. Если вы заметили, что проводите дни как будто в полудреме, ни о чем не думая, ничего не чувствуя и не запоминая, знайте, что скоро придет конец. Чаще фигурально, иногда буквально. Как тринадцатый аркан Таро. В моем случае меняется все. Не только увлечения, стиль одежды или мечты, но и способ мышления, вера, отношение к вещам и людям. Я была посвященной служительницей церкви, лидером музыкальной группы, художницей, ярой атеисткой и любительницей физики, пела гимн России, положив руку на сердце, и срывая голос протестовала, была студентом-медиком и студентом-дизайнером, посвящала жизнь литературе, влюблялась в каждого встречного, долго молчала, выступала на дебатах, боксировала, курила две пачки дермейшего табака в день, бросала курить, три года воздерживалась от прикосновений, нещадно толстела, до изнеможения худела, ничего специально для этого не делая, ездила по утрам в офис, месяцами не выходила из дома. За всего-то двадцать шесть лет я побывала десятком разных людей. Конечно, это безумно интересно. Я вообще считаю, что единственное важное, что человек должен сделать в жизни, это получить как можно больше разнообразного опыта, обдумать все возможные мысли и приобрести столько знаний, сколько успеет. Причем для себя я решила, что сны, книги и фантазии в этом плане ничуть не хуже «реальности». Что же еще называть этим словом, если не все то, что происходит с нами? А сны и мечты именно происходят и именно с нами, разве не так? Но у всего этого есть и неприятная сторона. Не зря испанцы или кто-то там еще говорят: «Бог сказал: бери, что хочешь, и за все плати». За возможность прожить новую жизнь подходящей платой может быть только смерть. И мне за сотни прочитанных книг не удалось найти слов, которые могли бы передать, как это больно.

Люди, красиво одетые, начали собираться у входа в собор. Еще одна долгая затяжка. Скоро концерт. Я прихожу сюда каждые выходные ради этого момента. Звуки органа на время вытесняют мысли. Минута тишины и жгучий дым в груди. Только тогда появляется не то чтобы ощущение, скорее намек на него, – что можно еще побороться за жизнь. Мысли скоро вернутся, пробьются через звуки музыки, но не сейчас. Сейчас у меня есть короткий момент покоя.

В голове всплыло лицо мамы. Как за какое-то неуловимое мгновение она могла перестать смеяться и начать плакать. Как старалась дать мне всю любовь, на которую была способна, а та вонзалась в меня сотней иголок. Острая, черноглазая, не передавшая ни единой черты округлой светленькой мне, взявшей внешность от папы. Я ведь почти не помню папу. А так хочется. Где же он был? Вроде бы рядом, но я никак не могу достать из памяти ни одного нашего разговора, ни его мимики, ни эмоций. Первое и последнее четкое воспоминание: больничный запах, его слезящиеся глаза и сухая исхудавшая рука, вцепившаяся в мою. И как серьезно он умолял меня не бросать мать, не обижаться на нее, беречь. Мне так жаль, папа, что я не смогла. Я ненавижу себя за это, но я оказалась не такой сильной, как ты думал. Мама причинила слишком много боли. До сих пор я не могу избавиться от привычки покидать сознанием тело в момент опасности, потому что с ней сражаться было бесполезно – она всегда сильнее. До сих пор горблюсь, пытаясь стать как можно меньше. Делаю все, чтобы быть невидимой и не привлекать внимание. Тихо говорю, бесшумно двигаюсь, всегда спокойна, приветлива и молчалива. Спасибо, мама, за то, что я глотаю злость, избегаю конфликтов, всегда притворяюсь и да, мечтаю исчезнуть.