Морок безумия. Следствие ведёт Рязанцева - стр. 12
– Их бьют, – вполголоса произносит женщина с муреновыми глазами, провожая взглядом трясущегося сморчка, подталкиваемого в спину грозной смотрительницей.
– За что? – вскидывает ресницы маленькая хрупкая блондинка с дымчатым взглядом, когда дверь захлопывается.
– За всё. По поводу и без.
– Зачем?
– Чтобы выработать рефлекс страха.
– И тебя?
– Меня нет. Эти из буйного. С ними по-другому нельзя.
Маленькая женщина буравит глазами подругу. Потом опускает карие глаза и вздыхает.
– Несчастные люди.
– Несчастные? А что такое счастье? Ты уже знаешь?
Блондинка печально смотрит на подругу и молча пожимает плечами.
– А я теперь знаю.
Дверь в приёмную снова раззёвывается, впуская смотрительницу.
– Фёдоров!
Всё повторяется. Точь-в-точь. Пациент, спотыкаясь под толчками Алевтины Александровны, исчезает за дверью, родственники, опустив головы, уходят.
– Счастье – это как картина в стиле пуантилизм. При попытке подойти и рассмотреть изображение вблизи распадается на множество цветных точек. Они как пиксели, просто набор холодной и тёплой, яркой и приглушённой красок на холсте. Вблизи контуры расплываются, плоскости переливаются одна в другую, словно высказанные нами ощущения чувства счастья, а смысл так и остаётся неточным и неуловимым. Такие картины обычно рассматриваются на расстоянии, на расстоянии они сливаются в полный сюжет. Так же и счастье. Лишь с расстояния прожитого, пережитого, нам становится вдруг понятно, что то, пережитое нами когда-то, и было счастьем.
– Ты сожалеешь о том, что сделала?
– Нисколько.
Дверь хлопает.
– Мастергардов! – строчит как из автомата смотрительница.
Мужчина с красным, будто только что обожжённым лицом щерится, подскакивает и торопливо семенит к двери.
На кушетке в углу двое. Мужчина и женщина. Взгляд мужчины потуплен, руки трясутся, он что-то мямлит, вжимаясь в дерматин кушетки. Женщина сидит прямо. Локоны серебристых волос зачёсаны назад. Она смотрит на мужчину с горделивым достоинством. В какой-то момент её взгляд меняется, всего на секунду в глазах появляется жалость, но тут же исчезает, и она отворачивается.
– Комиссарова! – кричит смотрительница, и женщина встаёт. Она идёт к двери с прямой спиной, высокая, дородная, и исчезает за ней с высоко поднятой головой.
Мужчина смотрит блуждающим взглядом, хватает бумажный пакет.
– Яблоки. – Он протягивает пакет в сторону двери, замирает, когда рука опускается, он встаёт и, пошатываясь, уходит.
Фрида провожает его мутным взглядом.
– Ты больше не приходи сюда. – Она встаёт. – Никогда.
Омжуйская появляется в приёмной, как привидение.
– Образцова.
Глава шестая
Ей нравилось здесь жить. Особенно летом. Слушать гул моторок на вечерней реке, тарахтенье мотоблоков, скрежет колёс в соседнем дворе, нравилось здороваться с каждым прохожим и приветственно махать знакомым через забор, прогуливаться по берегу, смотреть на падающее за горизонт солнце и подкармливать бродячих собак с интеллектом выше, чем у некоторых городских ушлёпков.
Это было подарком, это было спасением.
Год назад, после тяжёлого разрыва с Виталиком, она искала уединения, надо было переболеть ситуацией, забыться, чтоб не мстить даже в мыслях… Угу, легко сказать… Умом вроде и понимаешь, что незачем, бессмысленно, да и особо-то не за что. Другая плюнет, забудет и внимания не обратит, на то, что тебя так торкнуло… А у тебя не так, у тебя бес реальности, который шепчет на ухо: «Поигрался и убрался, выбросил тебя, как истрёпанную старую куклу и нашёл новую. Выпил твои чувства и эмоции до капли, как дементор из детской сказки. И ты перестала существовать, как разумное существо, просто живёшь, пока живо твоё тело».