Молва - стр. 9
Владимир Александрович сделал вид, что не расслышал, поднес к глазам бинокль и снова начал следить за степью, за уходящей вдаль узкой лентой дороги.
«Такое утро – солнце, журавли… а сердце щемит, как будто в тиски его кто намертво зажимает», – подумал Яша.
– На, погляди, вон они, наши гости, – командир протянул Яше бинокль. – Видишь?
– Ага, – прошептал Яша, хотя до показавшейся колонны врага было несколько километров. – Офицера на коне вижу, солдат с автоматами. Орут вроде что-то.
– Пьяные, наверно, – предположил дед, прикрывая пулемет дынной ботвой. Хлебнули для храбрости, не иначе.
– Дадим им сейчас свинца на закуску, – пробасил Еруслан, отбросив в сторону превратившуюся в крошево папиросу, и начал укладывать перед собой в рядок противотанковые гранаты.
– Внимание! – скомандовал Бадаев. – Показалась вражеская колонна. Всем укрыться и ждать моего сигнала!
Яша отдал бинокль командиру, скосил глаза туда, куда был обращен взгляд командира. В следующей воронке притаились две Тамары – Тамара-маленькая, Межигурская, и Тамара-большая, Шестакова, дальше, в придорожной канаве, устроились другие партизаны. На баштане, где еще недавно зрели крутобокие рыжие дыни, замаскировался в окопчике Петренко.
Все замерли. И тут Яша увидел ежика! Шурша ботвой, он направлялся прямо к их воронке.
– Смотрите, смотрите, кто спешит к нам! – толкнул локтем в бок Еруслана.
– Ух ты! – удивился Еруслан.
Яша просиял:
– Ежишка, босячок ты этакий! Никак на подмогу? Тикай, братец, тикай отсель живо!
Еруслан звонко щелкнул пальцами, затем приподнялся и бросил в ежика комочек земли. Зверек остановился, замер, постоял немного, словно и впрямь решал, как быть, потом повел мордочкой, недовольно фыркнул и, свернув в сторону, покатился на своих коротких невидимых ножках к ближней куче сухой ботвы…
– Человек шестьдесят, не больше, – нацелив бинокль на приближавшуюся колонну противника, определил Бадаев и негромко крикнул: – Приготовиться!
– Приготовиться… готовиться… овиться, – тихо, от бойца к бойцу, покатилось по цепи.
Все замерли. Лишь один ежик все никак не мог успокоиться и возился в ботве, но спустя некоторое время притих и он. Наступила немая, подсекающая нервы тишина. В воздухе, как показалось Яше, словно произошла внезапно какая-то перемена-из него как будто улетучился моментально весь кислород. Иначе отчего бы так трудно стало дышать и быстро-быстро как сумасшедшее заколотилось сердце?..
Расстояние до фашистов сокращалось на глазах.
«Метров пятьсот, четыреста… триста пятьдесят», – прикидывал Яша, чувствуя, что голова наполняется каким-то нестерпимым звоном, а уши точно закладывает ватой… Впереди колонны на тонконогом белом коне покачивался офицер. Солдаты следовали за ним пешком.
Враги…. Все ближе и ближе… Уже почти можно различить лица… Галдят что-то, ржут, как лошади. Радуются, сволочи, что наконец-то дорвались до Одессы… Наверняка радуются… Как же, вот она, перед ними.
И вдруг, как наяву, перед глазами Яши молнией пронесся донельзя странный калейдоскоп лиц: матери; Ромашки, так звали девочку, в которую он был влюблен в первом классе и которая давным-давно уехала с родителями куда-то на Урал; одноногого чистильщика Бунька, выпивохи с Привоза, бывшего юнги со знаменитого броненосца «Синоп», на котором много лет плавал отец; брата Алексея, с которым мастерили «Диану»; и последнее – придавленной стволом акации девочки в розовой кофточке; женщины с грудным ребенком…