Мир треснул - стр. 1

Подвал «Декор» не имел ничего общего с украшениями. Когда-то здесь торговали пластиковыми шторами и ковриками, дешёвым хламом для кухонь. Теперь это была дыра. Сырой бетон с пятнами плесени, облупившаяся краска, лампы на проводах, которые висели так низко, будто их готовили к казни. От стен тянуло холодом, как от морга. Воздух был тяжёлый; даже крысы обходили это место. Марк вдруг вспомнил запах сырой земли после дождя – и от этого контраст с липкой тьмой бил сильнее.

Марк сидел на ящике из-под патронов. Сухой, сутулый, с лицом, где не осталось ни капли удивления. Перед ним – прибор, собранный из рации, старого кардиографа и целой горы проводов. Он бил по нему кулаком. Стук был тяжёлый, как удар по собственным рёбрам.

– Ну же, сука, оживай, – выдохнул он. Голос прокуренный, сиплый. В нём не было надежды, только привычка.

Экран мигнул, выдал зубчатую линию и тут же погас. Как дыхание умирающего.

– Опять твой патефон дохнет? – хрипло бросил Игорь.

Он сидел на перевёрнутой батарее и точил свой обрез напильником. Делал это с таким упорством, будто готовил когти не себе, а самому дьяволу. Металлический визг резал тишину.

Марк не поднял головы:

– Замолкни.

– А чё, может, у Фонда возьмём новый? – ухмыльнулся Игорь, блеснув зубами. – У них там, небось, целый склад.

Марк рявкнул:

– Они не «Всё для охоты». За чих спишут в расход. Как того усатого клоуна в пиццерии.

Игорь фыркнул, хотел вставить колкость, но не решился. В воздухе повисла та тишина, которую лучше не трогать.

Лика сидела у ведра с протечкой. Вода капала редкими ударами, и каждый звук отзывался в подвале эхом. На её коленях лежал тесак из рессоры «Волги». Она не просто чистила его – будто рожала заново. Острым скальпелем снимала заусенцы, затем брала банку с густой чёрной жидкостью. Кровь. Старая, тягучая. От неё тянуло медью и чем-то птичьим, мёртвым.

Игорь морщился, но молчал. Лика водила пальцем по лезвию с таким спокойствием, будто готовила инструмент хирурга. Вид у неё был не бойца и не врача, а мясника, который слишком привык к своей работе.

Подвал жил своим хламом. В углу – стопка газет с жирными пятнами, рядом – детская коляска без колёс, в которой лежали патроны. На гвозде висел армейский бушлат, из кармана торчала банка консервов. На столе – пустая бутылка из-под антисептика, в ней стояла свеча. Всё – найденное, ворованное, выменянное. Они называли это «уютом».

Экран прибора вспыхнул. Линия пошла ровная, пульсирующая, как сердце, едва державшееся за жизнь.

Марк выдохнул:

– Есть. След. Шептун. Слабый. Квартал отсюда.

Лика подняла глаза. В её взгляде не было удивления, только расчёт:

– Слабый не значит безопасный. Влезет в башку, нашепчет – и всё. На бумаге депрессия, на стенах – сопли. Мозги, кстати, хуже всего отмываются.

– Значит, планы на вечер есть, – ухмыльнулся Игорь. Он вытряхнул на ладонь серые патроны, начинённые костяной пылью. – «Пороха мертвеца» на ползаряда. Стрелять буду только по бровям.

Марк глянул на обоих. Его команда. Его проклятие.

– Правила помним?

Лика кивнула. Игорь закатил глаза.

– Без глаз. Без свиста. Лика ищет слабину. Игорь прикрывает, но без геройства. Если пойдут вторые следы – сливаемся.

Игорь похлопал ладонью по гранате, начинённой битым стеклом и костной мукой.

– Как два бабая в подворотне. Пошли уже.

Марк встал, застегнул куртку. На мгновение задержался у стола. На газете, что служила скатертью, лежала фотокарточка – вмятая, края обгорели. Он перевернул её лицом вниз. Ни Лика, ни Игорь не спрашивали, чьё там лицо. Они знали правило: у каждого здесь своя мёртвая память.

Люк скрипнул, когда они подняли крышку. Сквозняк втянул в подвал запах города: дождь, бензин, кислая примесь чужого пота. Город всегда вонял, но перед охотой этот запах становился гуще. Будто сам воздух подсказывал: там, наверху, ждёт жертва.

– Охота, – сказал Марк.

Люк закрылся за ними. Подвал снова остался в тишине, пахнущий кровью и пылью.

Переулки встретили их привычной смесью: мокрый картон, гнилой мусор, мазут и кислый запах жареной дряни из ларьков. Дождь моросил лениво, не смывая грязь, а размазывая её по асфальту. Фонари в этом квартале не горели уже месяц: электричество уходило в центр, на торговые центры и клубы, а до окраин руки не доходили.

Под ногами хлюпала вода, стекала в ливнёвку, где плавали пакеты. На стенах граффити: «Фонд – суки», «Спаси себя сам», «Сбой = вирус». Под ними – обугленные следы костров.

Марк прикрыл глаза. Для обычного взгляда – лужи, грязные стены, пустые окна. Для его – другое. Мир проступал слоями. Люди оставляли серые разводы, как пятна на промокшей бумаге. Машины – жирные масляные полосы. А поверх этого тянулась тонкая, ядовито-фиолетовая нить. Она дрожала, уходила в сторону, как провод, тянущий ток в пустоту.

– Там, – коротко сказал он, указав в сторону фабрики.

Игорь втянул воздух. Его грудь поднялась, ноздри раздулись, как у пса на следу. Он сплюнул.