Мир треснул - стр. 4

– Живые. Пока что. Кофе нет. Как и всего остального.

Лика молча чистила тесак. На лезвии остался тонкий кислотный осадок. Она сосредоточенно снимала его скальпелем, будто боялась оставить хотя бы крупинку.

– Удар был точный, но слабый. Надо было добить. Мы ушли ни с чем.

– А пацана под асфальт, да? – огрызнулся Игорь. – Или прямо в подарок Фонду?

– Мы санитары, – сказала Лика. – Не спасатели. Риск должен окупаться.

– Ага. Только вот окупились мы кислой жопой, – Игорь потянулся за флягой. Внутри плеснуло мутное пойло. Он сделал глоток, поморщился. – Даже не напивает.

Марк повернулся к ним. В его глазах не было ни усталости, ни злости. Только ровный, почти мёртвый взгляд.

– Решение было моё. Там люди, шум. Фонд мог подъехать. Мы бы легли все.

Тишина. Даже Игорь не спорил.

И вдруг – скрежет. Сначала тихий, как будто кто-то ногтём провёл по железу. Потом громче. Воздух наполнился кисловатым тяжёлым запахом, похожим на дохлую шерсть.

– Сука… он по следу приполз, – Игорь вскочил, схватил дубину.

Из вентиляции полезла перекошенная масса. Шептун не сдох. Он тянулся из решётки, изгибаясь, как дым. На этот раз он был яростнее, след за ним пылал, как фиолетовый костёр.

– Быстро и жёстко! – рявкнул Марк.

Игорь ударил дубиной в стену. Гул прокатился по подвалу, лампы мигнули, одна погасла. Шептун завизжал, но не отступил. Он рвался дальше, лапы скребли бетон.

Лика шагнула вперёд. Тесак блеснул, вошёл в ядро. Хруст – мокрый, окончательный. Тварь содрогнулась, попыталась растечься, но Марк вогнал приклад обреза в её «голову». Чёрная вязкая масса брызнула на стены.

Фиолетовый след погас.

Тишина и тяжёлое дыхание.

Игорь сел обратно, вытирая пот.

– Вот теперь окупилось.

Марк сплюнул на пол.

– Разбирать. Что цело – в лут.

Лика достала мешок из-под сахара. Сухо:

– Железы, пластины, кости. На чёрном рынке возьмут. Фонд тоже купит, если через посредника. Главное – база не засвечена.

Они взялись за тушу. Делали это без эмоций, почти механически. Кровь стекала в ведро, пахла железом. Наросты выламывали плоскогубцами, складывали в ящики. Мутную жижу соскабливали ножами, потом сжигали в жестянке, чтобы запах не вышел наружу.

Для них это была работа. Для города – мусорная яма, которую кто-то должен чистить.

Марк смотрел на обгоревшую фотокарточку на столе. Лицо вниз, как всегда. Он не прикасался к ней, только задержал взгляд. Потом снова взялся за дело.

Игорь бубнил себе под нос:

– Санитары… мать их. Только нас тут никто не санирует.

Лика не ответила. Она достала иглу и нить, штопала порезанный ремень. В её глазах не было ни усталости, ни жалости. Только холодная решимость.

Подвал наполнился звуками работы. Гул остался в стенах, запах смерти – в их одежде.

В подвале стоял запах кислоты и мокрой шерсти. Тело Шептуна лежало на брезенте, растянутое, серое, будто не из плоти, а из мокрого войлока. Слизь стекала в жестянку, пузырилась, пахла кислым клеем – от одного запаха хотелось отвернуться.

Лика присела рядом. На ней – те же перчатки, что когда-то использовала в больнице. Только тогда в них были живые люди, а теперь – отбросы Сбоя. Она достала скальпель, сделала первый надрез. Лезвие вошло с неожиданной лёгкостью, словно резало не кожу, а мокрую бумагу.

– Ну и дерьмо, – буркнул Игорь. Он сидел на ящике, в зубах спичка, в руках тряпка для дубины. – Тянет смрадом так, что печень сама наружу просится.