Мертвые кости, живая душа - стр. 42
– А когда… когда выпускают-то?
– В смысле, выпускают?
– Наружу, обратно.
– Дык никогда. Тут и помираем.
Мойра открыла рот, опасливо посмотрела на скелета, идущего рядом с ней, и промолчала.
Что же, она тут навсегда, что ли? Никогда не вернется, не увидит солнца, родного Пречистого? Деда. Отца, мачеху, братьев-сестер? Она останется здесь.
Прощения не будет – как не будет и всего остального, не будет обычной жизни, которую она была уверена, что проживет.
Не будет семьи. Не будет дома. Пушистого кота и песика во дворе тоже не будет – ей предстоит жизнь в этом сером городе, не знающем света и радости, где она будет покрываться пылью и землей, пока не распадется на части сама.
Замок был совсем пустым, неухоженным. Клубы пыли словно жили в нем своей жизнью, перекатываясь по полу. Мойра даже сначала приняла их за крупных мышей, когда семь или восемь из них, собравшись в ряд, принялись виться вокруг их ног. Только тяжкие шаги скелета немного пугали их – а к живым они почти льнули, прижимались.
– Такая пылища, – негромко сказала девушка, с трудом переступая через них.
– Дык порядка в доме нет. Вот и расплодились крысюки пыльные.
– Они что, живые?
– Ну дак… местами, местами, – важно отозвался мужик, и Мойра внезапно поняла, что он сам и понятия не имеет.
В конце-концов, они дошли до каменных приоткрытых дверей, намертво вросших в пол, покрытых каким-то вялым серым мхом с блестящей мохнатой пыльцой, и тогда мужик, вздохнув, осторожно заглянул в щель меж створок.
– Ваша Светлость! К Вам тут. Сверху. Можно ли?
Как-то не так Мойра себе представляла обиталище Герцога, “первейшего сподвижника” Императора. Здесь было пусто, холодно и одиноко, но ведь и Герцог был Мертвым, так?
Тем временем мужик, видимо, получил знак согласия и полез внутрь, смешно застряв в щели пузом и едва пропихнушись в зал.
Мойра полезла следом – ей места было достаточно, но зато будь здоров как страшновато. А скелет и не попытался забраться внутрь за ними, остался стоять, словно молчаливый страж, заглядывая внутрь своими пустыми глазницами, в глубине которых тревожно плескалось что-то белесое.
Зал был полон все той же пыли, которая собиралась комками в небольшие водовороты, медленно кружа по пустому, в остальном, полу в странных танцах. Мойра только успела увидеть, что кто-то сидит на троне в противоположном конце, как ее спутник дернул ее вниз, вместе с собой, становясь на колени и утыкаясь лицом вниз.
– Вот, Светлость Ваша, привел девку. Сегодня ее закопали. Свеженькая. Молодая. Глядите, вот!
Кто-то мягко сошел со своего трона и приблизился. Рядом с лицом девушки остановились латные узорчатые сапоги, и рука в темной перчатке с засечками подняла ее лицо за подбородок вверх.
Мертвый герцог, почему-то… оказался живым.
Может быть, он был красивым. Может, даже не старым. Мойре трудно было это понять, потому что ей не видно было ничего за ощущением силы и величия, которое он распространял. Это было так, словно он носил маску, скрывающую его с головы до ног, театральную роль.
Ведь когда на подмостки в театре выходит актер, изображающий главного героя, зрителям, на самом деле, все равно какой он на самом деле – они висят блестящие блики, ложный свет, пелену своих собственных грез. Так и сейчас Мойра видела Герцога, и ей было трудно разглядеть за титулом человека – и вообще что-то кроме того странного факта, что он был живым, и сомнений в этом не было.