Мера удара. Заиндевелые лица в сумерках - стр. 23
Теперь Фефа уже тёр низ стены носком другой кроссовки и тихо шлёпал лбом по оконному стеклу.
Адам подъехал ближе к кровати на треугольной табуретке с колёсиками.
– Послушай, Вальтер, – сказал он, – ты ведь знаешь, чем занимается Арслан Джаниев вот уже десть лет? Недвижимостью. Не станет же он снова заваривать кашу из-за того, что его брата убили…
Вальтер смотрел на него, не отвечая.
– Я помогу тебе встать на ноги, – продолжил Адам. – Ты останешься здесь столько, сколько захочешь, только не перебивай меня. Если захочешь перебраться за границу со своим приятелем, я вам это тоже организую. Всё остальное меня не касается…
Вальтер по-прежнему молча смотрел на Адама. Взгляд его стал жёстче. Он медленно повернул голову в сторону Фефы, который застыл, прислонившись лбом к окну и, наверное, сгорал от нетерпения. Вальтер его хорошо знал. Три года дышать одним воздухом в камере, видеть одинаковые сны и делиться куревом или мужскими откровениями вместо воспоминаний, ведь общих у них не было. Он его слишком хорошо знал, чтобы представить, что сейчас думал Фефа, услышав слова Адама.
Вальтер отвернулся, чтобы Адам не увидел на его лице гримасу разочарования. И не заметил, как тот понимающе трясёт головой и как в его сузившихся глазах мелькнуло что-то озорное, ребяческое. Может, он пытался так выразить своё сочувствие Вальтеру, какое-то понимание. Но вряд ли. Уже поздно, слишком поздно, и всё уже далеко, в прошлом. Да и Вальтера уже вряд ли наставить на путь истинный. С этой мыслью Адам поднялся во весь рост:
– Пойду поищу тебе одеяло.
Когда он вышел, Фефа скользнул к шкафу, куда Адам повесил одежду Вальтера, и порылся там, пока не нашёл мятую пачку сигарет с подтёками крови.
– Будешь? – спросил он раненого.
Вальтер отказался, слабо мотнув головой.
– А я буду. Даже парочку выкурю.
Глаза Вальтера как будто говорили: «Уймись», и Фефа уловил этот взгляд.
– Меня здесь колбасит, муторно как-то, – сказал он. – Я тебе вот что скажу… Дрейфит твой кореш, мнётся, очкует, того и гляди обделается, ей-богу.
Он обвёл взглядом уютную комнату и добавил:
– На его месте… со всей этой лепотой, у меня бы тоже очко играло.
Вальтер попытался приподняться на одном локте и упал.
– Заткнись, придурок…
И уже совсем другим голосом добавил:
– Ты бы знал, кем был Адам…
Обшлага его брюк, заляпанные коричневатыми пятнами засохшей грязи, невыгодно контрастировали с бежевой расцветкой ковра. Не говоря уже о покрытых вязкой торфяной массой подошвах туфель. Не в силах усидеть на месте, Андрей Благо поднялся. Он вообще был непоседой, не мог долго оставаться в одном положении, даже в таком элегантном салоне, хотя уже почувствовал усталость от гонки – сначала была засада, потом стрельба. И потом изнурительный бег по полям и лесам, какого он не припоминал в своей жизни уголовника – считал, что денди не должны бегать, – пока не вскочил в случайный автобус. Но и там дух не удалось перевести: развалюху так трясло по выбоинам грунтовки, что Андрей с трудом сдерживал подкатившую рвоту. Его продолжало мутить всю дорогу, хотя рвать было всё равно нечем – с утра во рту у него не было маковой росинки.
И вот в уютном салоне, где он начинал терять терпение, его снова начало мутить. Неясно почему, но оливковый цвет обоев салона усиливал желание вырвать. Оливковыми была и обивка кресел и скатерти на овальном столе, и даже обложки книг, выставленных в ряд в стенном шкафу явно напоказ. Для встречи запыхавшегося уголовника люстру в салоне не зажгли, обошлись настольной лампой с абажуром оливкового цвета. На секунду ему показалось, что его самого тоже покрасили в оливковый цвет распылителем. Он здесь задыхался. Тошнота не проходила. В своей жёлтой с зелёными огурцами рубашке, голубом пуловере и тёмно-зелёных вельветовых штанах он ощущал, что ему явно не место среди развешанных по стенам копий картин старых мастеров в помпезных застеклённых рамах, которые так и подмывало разбить.