Мера удара. Заиндевелые лица в сумерках - стр. 19
– Ты, небось, хочешь взять пятницу, под выходные, Паша? – с улыбкой спросил Адам.
Оба засмеялись, и лицо конюха залила краска.
– Да, если можно, на этот раз всё, решил окончательно, женюсь. Свадьбу сыграем через месяц.
Вот так, из месяца в месяц, приливы энтузиазма у Паши сменялись разочарованиями. Когда Адам рассказывал об этом Вере, та принимала сообщения близко к сердцу и начинала переживать, ставя себя на место несчастных, которых бравый конюх соблазнял, а потом бросал. Так и жди, что одна из них однажды явится в питомник «с пузом» и устроит скандал. Сидя на кухне за завтраком, Вера гадала: «Ну и кто это будет на сей раз? Какая-нибудь приезжая? Официантка из нашего кафе? Учительница детских классов из поселковой школы?» Ей хотелось бы ограничить круг возможных Пашиных «жертв». Так она про себя называла избранниц конюха. Но сегодня утром, глядя через кухонное окно на двор питомника, на Адама, отдававшего распоряжения, она чувствовала какое-то напряжение, и ей не хотелось думать о Пашиных «обручениях». И вместо того, чтобы, как всегда, допить свой овощной сок из маленькой бутылочки, она вылила остатки в раковину и включила радио.
– …подробности слушайте в нашем вечернем выпуске новостей, – закончил приятный женский голос в приёмнике.
Подробности Вере были ни к чему. Того, что она услышала, было достаточного, чтобы её охватило беспокойство. Зимний пейзаж вдруг навеял смутную тревогу. В дымке утреннего тумана Адам за окном показался ей недосягаемым. Но это не должно было помешать ей быстро дойти до него. По радио заговорили о лечении радикулита. Когда Вера торопливо пересекла двор, чтобы подойти к Адаму, работники деликатно отошли на некоторое расстояние.
– А может, лучше не надо…
– Не надо что?
– Не надо туда…
– Давай посмотрим!
– Чего там смотреть, Фефа. Я не хочу его в это впутывать…
– В нашем-то положении?
– Не хочу его в дерьмо макать…
– А мы сами не в дерьме, что ли?
Инстинктивно он резко дал руль вправо, и ёжик, перебегавший дорогу, остался жив.
Седой мужчина в пальто цвета кэмел, дыша себе на замёрзшие руки, чуть склонился над трупом, уносимым на потрёпанных носилках. Его уже давно перестали волновать картины насильственной смерти. Независимо от того, заставал ли он их на тротуаре перед баром в злачном квартале города или, вот как здесь, в промёрзшем дворе заброшенного дома в унылом предместье, ему было безразлично. Он уже повидал столько трупов, столько обезображенных, синюшных тел, что для него глубокая рана от бритвы была ненамного «живописней» дырки от выстрела в упор из пистолета с глушителем. Все трупы были похожи один на другой. Для него они были просто номерами лотереи, и вытянутый номер всегда оказывался проигрышным.
В чём можно было упрекать этого человека в пальто цвета кэмел? Жёлтая пресса, например, любила сравнивать полковника полиции Никифорова с одним действующим министром, говоря, что оба получили должность благодаря свирепому выражению лица. Запах мёртвой плоти гораздо больше говорил его разуму, а не его чувствам. А имя трупа всегда пробуждало в нём некое загадочное движение памяти, каждый раз, когда его вызывали на место преступления – убийства или перестрелки, его первой мыслью всегда было: «Знаю ли я его? Узнаю ли?»
В очередной раз он как будто с облегчением вздохнул и заключил: