Мера удара. Заиндевелые лица в сумерках - стр. 17
– Вальтер, мать-перемать… – вырвалось у него из пересохшего рта.
В тюрьме они держались вдвоём против всех. Чтобы уцелеть и обороняться, они всегда действовали единым фронтом. И вот вдруг после бешеной гонки, объединившей их ещё за тюремными стенами, Фефа почувствовал, как его грубо погрузили в загадочный и жестокий мир Вальтера, совершенно ему неизвестный и непонятный. Понять и переварить это вот так сразу было для него слишком трудно, почти невозможно. Долгим взглядом он обвёл сумрачный дом, который должен был им служить надёжным тайным укрытием, череду неказистых, потемневших сараев, весь этот враждебный двор вокруг, каменную ограду и сорную траву. Потом поднял глаза к небу, как будто нарисованному углём, пробежал взглядом по тёмным деревьям и, ничего не поняв, почувствовал себя раздавленным, совсем-совсем маленьким, не больше песчинки.
Но всё равно надо было действовать. Он осторожно положил Вальтера на землю, встал, развернулся и быстрым шагом направился к человеку, которого он убил. Без церемоний вывернул ему карманы и нашёл то, что искал, – ключ зажигания. Оставалось только подобрать с земли свой пистолет. Когда он почти бегом двинулся в сторону шоссе, зажав в левой руке ключ зажигания, единственными свидетелями его ухода были всё те же тёмные деревья. И только когда он добрёл к чужой брошенной «Ладе»-девятке, глаза его от усталости или чего-то ещё, в чём он не хотел бы признаваться, наполнились слезами.
Если ты носишь слишком тесные туфли городского типа, шагать в них по рыхлой деревенской земле означает спотыкаться на каждом шагу. Андрей Благо в этом убеждался уже некоторое время. Пару раз он даже чуть не упал в лужицы, встречавшиеся по пути. Но в конечном счете он мог считать себя везунчиком, потому что легко отделался. А его приятель Марат там так и остался лежать. Разве можно было предвидеть, что у тех людей окажется оружие. Интересно, как они раздобыли его? На этот вопрос мог бы ответить Саня Огонёк, который их сдал, но ловкий Саня исчез, слинял, словно испарился, с самого начала стрельбы. И правильно поступил – Марат не стал бы сортировать пассажиров «Мазды». Остановившись возле подёрнутой льдом лужи, Андрей наклонился и посмотрел, как в зеркало, на своё лицо. «Рыцарь печального образа, господин Благо».
Он захотел причесаться, но не обнаружил расчёски в кармане. Решил было намочить ладони в луже, чтобы ополоснуть лицо, но передумал и стал оттирать от грязи края брюк. Минут через двадцать он, пошатываясь, вышел на просёлочную дорогу, а ещё через полчаса водитель какого-то грузовика высадил его на площади автобусной станции на окраине города. Денег не взял. Молодого человека в мятом костюме, грязных туфлях и с растрёпанными волосами он, возможно, принял за алкаша или наркомана.
Эта дорога была ему совсем незнакома – извилистая, узкая, с выбоинами и трещинами. Обычная российская просёлочная дорога. В другое время Фефа полюбовался бы окружающим пейзажем, подышал бы вольным воздухом. Но этим утром ему было не до того, и он мчал по неизвестной дороге неизвестно куда, потому что так было надо и это был единственный выход. Дорога пересекала посёлки, бывшие когда-то совхозами, но не ставшие прекрасней в капиталистические времена. Попадались и элитные посёлки, огороженные высокой противошумовой оградой, за которую не заглянешь. И наоборот – почти каждый простой, не элитный поселок или деревушка начинались с оград кладбища. А ещё вдоль дороги были понатыканы многочисленные щиты с рекламой, почему-то часто на английском языке. «Вроде не в Америке живём», – машинально думал Фефа. Некоторую рекламу он прежде, до тюрьмы, не встречал. «Прогресс!» – думал он. То и дело его взгляд в утренней полутьме выхватывал церквушки, и тогда он снижал скорость и крестился. А если попадались стайки ребятишек, идущих в школу, душу заволакивала острая, нестерпимая печаль. В общем, обычная российская дорога. Но самое главное – она куда-то вела. Подальше от стрельбы и трупов. Сжимая руками руль «Лады»-девятки, которая подчинялась ему не хуже «Мазды», Фефа с отяжелевшими веками и заиндевелым сознанием отсчитывал километры пепельно-серого пейзажа, посеребрённого туманом, и если на секунду забывал о гололёде, то руль ему сразу же об этом напоминал, как и стоны Вальтера на заднем сиденье. Пришлось остановиться.