Мера удара. Заиндевелые лица в сумерках - стр. 16
Когда Вальтер сумел выбраться из машины, то заметил в отдалении двух мужчин, бегущих друг за другом, но не смог определить ни расстояние до них, ни дистанцию между ними. Он вдруг перестал слышать что-либо вокруг, даже топот их ног по шоссе во внезапно наступившей тишине. Ему показалось, что его замуровали в стеклянный сосуд, в котором медленно поднимаются одновременно раскалённое масло и ледяная вода, не мешая друг другу. Когда он прислонился к кузову автомобиля, то уже не слышал даже каркающих над ним ворон.
Усилием воли бегущий человек пересёк шоссе и углубился по тропе в заросли. Едва не подвернув ногу, он тихо выругался сквозь зубы. Инстинкт побуждал его выругаться матом и громко, но приличия не позволяли, потому что молодой человек по имени Андрей Благо считал себя культурным и хорошо воспитанным для уголовника. К своей машине, «Ладе»-девятке, он дошёл, не думая о своём преследователе, вернее – смутная мысль о нём молнией несколько раз пронзала его мозг, вызывая противное нутряное чувство, похожее на страх. Но отнюдь не это чувство заставляло его думать о деталях, имеющих более важное значение для культурного и хорошо одетого уголовника, к которым он себя не хотел причислять: о густой, жёлтой грязи, прилипшей к обшлагам брюк и о крови подстреленного им человека. Усевшись за руль «Лады», он открыл бардачок и весь сжался, не увидев ключа зажигания, хотя точно его туда клал. И он опять не стал материться вслух.
Выскочив из машины, он бросился наутёк, думая только об испачканных брюках, и скрылся в зарослях как раз, когда тяжёлый силуэт Фефы возник со стороны шоссе. Когда тот достиг брошенной «Лады», где уже никого не было, он тяжело дышал и был скорее похож не на человека, а на большого червяка, выползшего из-под земли по весне после долгой зимы в надежде ожить.
Ругательство иногда может звучать мягко. То, которое произнёс Вальтер при виде трупа у своих ног, мягким не было.
– Жирный козёл, хер с тобой, – процедил он с полузакрытыми от боли глазами.
Переполнявшее его чувство отвращения было сильнее боли, но тело к боли уже приготовилось. Рана на шее убитого напоминала причудливый цветок на шее светской дамы, а кровь, стекавшая по ней, – бархатную ленточку. Взглянув на труп ещё раз, Вальтер прикрыл глаза и потерял сознание.
Только тогда Фефа, шедший ни с чем со стороны шоссе, заметил товарища и припустил бегом. Нечленораздельный крик, который он издал, подбегая, разнёсся над деревьями как призыв о помощи. Подбежав, он буквально рухнул на Вальтера, лежащего на земле, всей массой своего грузного тела и стал его трясти, повторяя:
– Вальтер… Вальтер… ну же, ну же…
Постепенно повторяемое имя стало звучать всё глуше, бессвязно, вопросительно, скорбно. Но его слова уже не возымели действия, и здесь, перед домом с тёмными стеклами, в этом дворе, объятом ледяным холодом, в двух шагах от незнакомого трупа, он понял, что немолодой Валерий Терниев был, в сущности, его единственным другом и даже родным дядькой, с которым ходят на охоту или рыбалку, иногда переругиваются или весело проводят время в домах отдыха, как показывают по телевизору.
– Вальтер…
С застывшим выражением ужаса на лице, стоя на коленях на промёрзшей земле, Фефа созерцал чёрную кровь, медленно растекавшуюся по спине своего друга. Он снова приподнял его за плечи, снова произнёс его имя и снова крепко обнял, как никогда, наверное, в жизни, ощущая свою беспомощность. Даже когда его арестовывали на окраине города. Тогда он хорохорился и даже почти расположил к себе ментов своими солёным шутками. Сейчас было не до шуток. Случилось невероятное. Он оказался в новой ситуации, которую не мог ни контролировать, ни смотреть правде в глаза, он просто отказывался её понимать, впервые оставшись один на один с раненым другом. И ему так не хватало взгляда друга для поддержки.