Мексиканка - стр. 37
– Хм, – Дара нахмурился. – Мёрфи тогда социальный инвалид?
– Ну или вот взять кухонного тролля. Он шутит. Но не когда попало. Чаще всего, когда разговор затих. Или гости только пришли и оглядываются. Кстати! Мёрфи мне как-то рассказал, что в этом нет ничего нового. В старых английских домах была традиция держать необычные безделушки. Они назывались «conversation piece»: их ставили в центр стола и беседа начиналась с обсуждения статуэтки. А Мёрфи просто…
Салли замолчала, потому что Реджи внезапно распрямился и подошёл к стеллажу с виниловыми пластинками, протянул свою нечеловечески длинную руку, вытащил одну пластинку из стопки и протянул её Даре.
Дара аккуратно взял её, посмотрел испуганно на робота, потом на пластинку.
На обложке была фотография семьи: папа в хорошем костюме, нарядная с хорошей причёской мама, аккуратно зализанный сынок и дочка с бантом. Они сидели вокруг стола, накрытого белоснежной скатертью, в центре которого стоял чёрный, абсолютно непроницаемый объект странной формы, напоминающий то ли монумент, то ли могильную плиту с необычно острыми краями.
Дара рассмотрел его, поднеся конверт вплотную к носу, нахмурился и даже вроде поёжился. Салли уже знала язык его тела. Кто-то бы подумал, что Дара грозно разминает мускулы, но на самом деле это движение плечом означало, что ему неуютно.
Салли тоже взглянула на обложку и хотя та не произвела на неё большого впечатления, ей стало понятно, отчего именно Даре не по себе. Люди на фотографии были словно из глянцевой рекламы середины XX века, но неестественные даже для глянца. Слишком зализаные, лоснящиеся лаком волосы, слишком приличные лица, блестящие от натренированных улыбок. Не люди, а дворецкие роботы из времён, когда роботов и близко не было. И ещё эта абсолютно чёрная непонятная штука, на которую они смотрят. Штука даже не стояла на столе, а присутствовала. Именно так – «Присутствие» – и называлась пластинка.
Робот подошёл к стоящему на стеллаже древнему проигрывателю, поднял плексигласовую крышку, щёлкнул тумблером и протянул руку Даре, Дара отдал конверт. Робот аккуратно извлёк чёрный диск, положил его на вертушку, подтолкнул её пальцем, помогая раскрутиться, провёл по пластинке щёточкой, сметая пыль и опустил рычажок микролифта. Игла медленно опустилась на пластинку.
Салли ожидала услышать холодные органные построения в духе Баха, но из колонок зазвучали спешащие гитарные аккорды, рваные и тревожные. Совсем не та музыка, которую стоило бы назвать таким многозначительным словом.
Салли улыбнулась.
– Ну, теперь мы знаем, как тебя расшевелить, – сказала она Реджи и стала разглядывать другие пластинки, а Дара всё пристально смотрел на диск и вслушивался в высокий и скрипучий голос певца.
Реджи протянул палец и поднял рычажок. Музыка оборвалась. Реджи, не поворачиваясь от проигрывателя, сказал:
– Фотография на конверте пародирует типичную для Англии того времени ситуацию: семья собралась, нарядилась, села ждать гостей и поставила на стол conversation piece. Но что скажешь о непонятном абсолютно чёрном предмете?
– Что? – спросил Дара робота.
Робот не ответил. Дара посмотрел на Салли, Салли пожала плечами. То, что произнёс робот, явно принадлежало Мёрфи. Одна из сотен историй, какие он рассказывал и ещё явно бы рассказал, не исчезни он так внезапно. Салли поймала себя на том, что не думает над словами робота, а наблюдает за реакцией Дары. Это стало для неё привычкой: после разговора с Верой она невольно стала обращать внимание на то, как он реагирует на рассказы Мёрфи. И таки Вера была в чём-то права: для них двоих рассказы Мёрфи звучали совершенно по-разному.