Мадам Пикассо - стр. 42

– Посмотри, Апо, готов ли наш столик, – требовательно проворчал Пикассо. Казалось, он совершенно не обращал внимания на Фернанду и на то, что происходило между ней и Луи на дальнем конце барной стойки.

– Я должен снова встретиться с вами. Позвольте мне написать ваш портрет.

– Стать вашей натурщицей, как в прошлый раз? Думаю, нет.

– Неужели это действительно было так плохо, мадемуазель Гуэль? – настаивал Пикассо, наклонившись так близко, что она ощущала его дыхание у своей шеи, как и прилив теплого, первобытного влечения, тут же возникшего между ними.

Ева подняла бокал и сделала глоток. Когда она увидела, как дрожит ее рука, то медленно опустила бокал на стол в надежде, что он ничего не заметил.

– Я ведь не знала, что вы с кем-то живете, – наконец сказала она.

– А я не знал о вашей невинности и неопытности, так что мы оба находились в невыгодном положении.

Ева не ожидала, что он окажется настолько хитроумным, а его присутствие будет таким обворожительным, особенно в толпе людей, когда его любовница находилась лишь в нескольких шагах. В обществе Пикассо Ева чувствовала себя стесненно, но сейчас она была достаточно рассержена, чтобы не поддаваться на его изощренные уловки.

– Извините, но я не хочу играть с вами, – сказал Пикассо и накрыл ладонью ее пальцы под стойкой бара. – Только скажите, что вы позволите мне снова увидеть вас.

– А как же мадам Пикассо?

– Как выяснилось, у Фернанды появился новый любовник, юный хлыщ из Германии. Мои друзья думают, что я ничего не знаю. Они пытаются оградить меня от переживаний и хотят лишь одного: чтобы я и дальше занимался живописью. Все, что угодно, лишь бы сохранить мир и выгодно продавать мои картины. Но я-то знаю обо всех приключениях Фернанды!

– Это слишком опасно для меня, – Ева покачала головой. – Я действительно не хочу вмешиваться в ваши отношения.

– Увы, mi belleza[19], но мне кажется, что вы уже это сделали.

Когда их столик наконец был готов, Аполлинер настоял на том, чтобы Ева села рядом с ним, и они еще немного побеседовали о поэзии и поэтах, которые ей нравятся. Потом, в свою очередь, он собирался раскрыть ей, как ему удалось написать некоторые самые загадочные и часто трудные для понимания стихи. По словам Аполлинера, разговор с человеком, который понимает его искусство, доставит ему огромное удовольствие. Пикассо сидел напротив нее между Жерменой и Рамоном. В течение всего обеда, несмотря на разделявшее их расстояние, он почти не сводил глаз с Евы. Она ощущала его взгляд даже в те моменты, когда Аполлинер делился своими откровениями о поэзии и наркотиках.

– Вы когда-нибудь писали о любви? – спросила она, после того как официант принес блюдо с террином[20].

– Я никогда не был влюблен, – он вздохнул. – Только похоть, не более того. А я взял за правило писать лишь о том, что хорошо знаю.

– Это выглядит благоразумно. Думаю, я тоже никогда не была влюблена, – Ева тихо рассмеялась, понимая, что это не так.

– По словам Фернанды, вы тоже родом из Польши, мадемуазель Умбер?

– Там познакомились мои родители. Мой отец француз, а мать – полячка. Мы жили там, когда я была ребенком, а потом отец привез нас во Францию.

Разговор был удивительно непринужденным, если принять во внимание, что она беседовала с человеком, чьими стихами так давно восхищалась.