Мадам Пикассо - стр. 41

– Полегче, Фернанда, – предупредила Жермена.

Ева встряла в пикировку между двумя женщинами, хотя понимала, что они гораздо лучше знают особенности характера Пикассо.

– Все нормально… может быть, в другой раз.

– По́лно вам, мадемуазель Умбер. Нет другого времени, кроме настоящего. В Париже нужно хвататься за любую возможность, и Пабло отлично умеет это делать. Расскажи им, Пабло! Поведай, каково быть мастером!

– Перестань, Фернанда, – простонал он в ответ.

– Con calma, mi amigo[15], – произнес муж Жермены. Даже не зная испанского, Ева понимала, что друг Пикассо просит его не устраивать сцен, свидетелями которых они не раз становились раньше.

– Мастер портить настроение другим людям, – сквозь зубы прошипела Фернанда.

– Не стоит его подзуживать, – убеждала Жермена, и Еве вдруг захотелось немедленно сбежать отсюда.

Положение становилось все более напряженным. Луи еще крепче вцепился в плечо Евы. Оба чувствовали, что назревает ссора.

– Стоит ли говорить о том, как он подзуживает меня? – горячо прошептала в ответ Фернанда.

– Тебя? – выкрикнул Пикассо, быстро приблизившись к ним сзади. – Я дал тебе все, о чем ты когда-либо просила!

– Давайте-ка все успокоимся, пока еще не поздно, – предложил Рамон, пытаясь сгладить неловкую ситуацию. – Думаю, нам нужно выпить.

– Блестящая идея, – одобрил Аполлинер.

– Я бы предпочла опиум, – шаловливо заметила Фернанда.

– Тебе прекрасно известно, что этому больше не бывать.

– Не решай за меня, Пабло, – парировала Фернанда.

– Я могу сказать тебе то же самое, mi сorazón?[16] – резко бросил он.

Вместо квартиры Фернанды они отправились в кафе «Сиреневый хуторок»[17] на бульваре Монпарнас, модное заведение, где по вечерам собирались молодые интеллектуалы. Они собрались у длинной стойки бара из красного дерева, где молодые парижане в белых фраках и галстуках и женщины в элегантных платьях дегустировали разные напитки. Скорее всего, эти посетители собирались в оперу или недавно пришли оттуда.

Пикассо наклонился к Еве.

– Я начал рисовать тебя сразу же после твоего ухода, – сказал он, нарушив трескотню разговоров и звяканье тарелок.

– Ты зря тратишь время, – ответила она, пряча взгляд.

– О, я очень ценю свое время, – заверил он и мгновенно стал серьезным. Потом, оглянувшись по сторонам, спросил: – Тебе понравилась книга?

Фернанда уже открыто флиртовала с Луи, и Еве показалось, что она довольно пьяна.

– Сильветта использует ее в качестве подпорки для двери.

– О, Сильветта.

– Ты ее тоже соблазнил, да? – дерзко поинтересовалась Ева в тот момент, когда к ним подошел Аполлинер.

– Я слышал, вам нравятся мои стихи, – добродушно заявил он, непринужденно втиснувшись между ними, как человек, разделяющий двух незнакомцев посреди толпы.

– Да.

– А есть ли среди них те, которые нравятся больше других?

«Знают люди, что время их судит, / Но надежда любить по пути /Нам позволила руки сплести. / Что сулила цыганка, то будет». Эти стихи всегда казались мне очень личными.

Ева заметила искру ревности в глазах Пикассо и втайне порадовалась этому.

– Вы помните наизусть?

– Лишь несколько строф. «Срываю вереск… Осень мертва… / На земле – ты должна понять – / Мы не встретимся больше. Шуршит трава… / Аромат увядания… Осень мертва… / Но встречи я буду ждать»[18].

– Я поражен, мадемуазель.