Любовь и проклятие камня - стр. 53

– Здесь его, как видите, нет.

– А ведьма где? Он, наверняка, у нее!

– Я только от них! Укладываются спать. Молодого господина там нет. Или вы мне не верите?

Старик пробормотал что-то в ответ.

– Найди его! Найди и приведи ко мне! – приказал политик и вышел. Няня последовала за ним. Голоса отдалились, а потом и вовсе пропали.

Спрятавшиеся выдохнули. Женщина тут же отстранилась от Соджуна. Тот опустил руки и вышел. Елень шагнула следом. Соджун положил ее одежду на стул, бросил еще один взгляд. Она оказалась рядом с фонарем, и тут капитан увидел то, отчего у него мороз пошел по коже. На нежной прекрасной коже плеч от грубых лямок остались уродливые красные полосы. Они багровели на молочной коже…

Такие же следы были у нее на запястьях от бечевки.

Тогда.

После конюшни.

Соджун шагнул к Елень и прежде, чем та успела что-либо сделать, положил руку на плечо и чуть надавил на красную полосу. Она дернулась из-под руки. Их глаза встретились: холодный ненавидящий взгляд женщины и полный сострадания взгляд мужчины.

Он хотел – не просто хотел, желал, мечтал, надеялся – чтобы все было по-другому. Желал всем своим исстрадавшимся сердцем изменить прошлое! Но повернуть время вспять неподвластно даже Небесам, что уж говорить о ничтожном, слабом человеке, чья участь лишь покоряться воле свыше?

Боль. Скорбь. Смирение…

Он отвел глаза и пошел к двери. Уже у двери он обронил:

– Мойтесь спокойно, я пришлю Гаыль. Отец не зайдет к вам. Не волнуйтесь.

Елень промолчала. Впрочем, как всегда.

Соджун сидел напротив отца и почти не слушал его. Он и смотрел куда-то в сторону. Чжонку не сводил с него глаз, видел его рассеянность, а также усталость, легшую глубокой морщиной между бровями. О чем думал отец – понять было невозможно.

– Соджун, ты будто и не слышишь меня? – прервал размышления властный голос старика.

Капитан вздохнул.

– Я помню об обещании, что дал вам.

– Едем завтра, нечего тянуть.

– С вашего позволения, – пробормотал Соджун и поднялся. Чжонку тут же взвился на ноги, встав рядом с отцом. Политик посмотрел на своего отпрыска и махнул рукой, смирившись. Младшие поклонились и вышли.

Соджун не прогнал сына, и тот тенью последовал за ним. Он молчал, не зная, как угодить своему дорогому родителю. Сам расправил постель, усадил. Соджун скривился от боли.

– Чжонку, глянь, что там с этой дряной раной? – пробормотал он.

Мальчик тут же развязал пояс ханбока, снял с плеч да так и замер, уставившись на голый торс отца. Соджун никогда не рисковал жизнью напрасно, но не всегда успевал отклониться от удара врага: то там, то здесь наложили свой отпечаток уродующие тело шрамы. Их было немного, но они были страшными.

Мужчина заметил взгляд своего ребенка. Ему стало неловко. Он повел плечами и недовольно пробормотал:

– Ну, что там?

Сын глядел на шрам-розочку под левой грудью, и чувствовал, как волосы шевелятся на затылке, а холодок пробегает вдоль позвоночника вверх-вниз.

– Это… Это ведь от стрелы? – спросил он, указывая на шрам.

– Это было давно, – вздохнув, отвечал отец. – Что с раной?

Но мальчик смотрел, как завороженный.

– Наконечник застрял?

– Это было давно. Я не помню, – соврал отец, и Чжонку понял, что соврал.

Он оторвался от шрама и оглядел руку.

– Она красная, немного белая и чуть-чуть желтая, – сказал подросток, не зная, как точнее описать ее.