Любовь и проклятие камня - стр. 54
– Желтая и красная? – переспросил Соджун. Это было плохо.
– И кожа около раны горячее.
Отец, выслушав ребенка, накинул на плечи ханбок. Все было серьезней, чем он думал.
– Вот что, отправь кого-нибудь за доктором Хваном, – сказал мужчина.
Лицо подростка вмиг вытянулось, побледнев.
– Лучше перебдеть, – усмехнулся отец, но усмешка вышла кривая и скорбная. Подросток подскочил и вылетел за дверь.
Соджун все вытягивал шею, поворачивая руку перед небольшим зеркалом, чтоб лучше рассмотреть. Стукнула за спиной дверь.
– Отправил? Хоть не наговорил, что я при смерти? – спросил Соджун, но ребенок молчал. – Что молчишь? Перепугают ведь доктора Хвана.
Но сын упрямо молчал, и тогда Соджун оглянулся. В дверях с небольшим столиком в руках стояла Елень. Мужчина опешил. Она же подошла к нему, поставила столик, опустилась на колени и взяла его за руку. Он не стал сопротивляться и вырывать многострадальную конечность, а просто отдался на милость судьбе. Сейчас судьба была очень благосклонна: он чувствовал на запястье пальцы любимой.
Женщина со знанием дела потрогала рану, посчитала пульс, потом сказала:
– У вас лихорадка. Рана загноилась. Нужно ее очистить.
Она склонилась над столиком, что принесла с собой. Отломила свежего воска, положила его в чашу и поднесла к пламени свечи. Воск зашипел, по комнате поплыл запах меда. Женщина помешала его деревянной лопаточкой, чтоб он быстрее таял, и тут встретилась глазами с Соджуном.
– Не бойтесь, хуже вам не станет. Так лучше всего убрать гной. Быстро и почти безболезненно, – успокоила она. Соджун и не волновался.
Елень подцепила лопаточкой расплавленный воск, подула на него немного, потрогала пальцем, а потом стала наносить его на рану. Мужчина, не боявшийся врагов и смерти, вцепился здоровой рукой в собственное колено. Горячий воск, казалось, прожигал руку до кости. Даже зубы сжать пришлось.
– Это вас так стрелой ведь? – спросила она.
– Угу, – только и смог вымолвить капитан.
– Я так и поняла. На рану от меча не похожа, да и вы не стали бы так по-глупому подставляться под удар, – продолжала женщина, и Соджун перевел на нее взор, оторвав, наконец-то, взгляд от ее рук. – Да и прилетела из-за спины. Вы не думайте, этот способ очищения самый лучший. Ему меня дед научил, а он у меня генерал. Великий генерал! Он всегда говорил, что даже порезанный палец, должен быть правильно обернут в правильный лист правильного растения, не то, что рана от стрелы. А если бы она была отравлена?
И тут Соджун понял: Елень говорила с ним не потому, что захотела поговорить или рассказать о своём великом деде-генерале. Нет. Она говорила все это, чтоб отвлечь его от боли, которая объяла руку от кисти до самого плеча. Он сам вытащил ту стрелу из раны под грудью. Тогда он чуть сознание не потерял, но вытащил, благо наконечник – обычный срезень, а не зазубренный. Вот тот, не разрезав тела, не вынуть. Если бы пришлось резать… И от осознания того, что эта удивительная женщина позаботилась о нем, позаботилась отвлечь, солнце глянуло в душу, рассыпавшись там миллионами золотистых искр, осветив все затемненные уголки души – Соджун улыбнулся.
– Мы бы с вами не разговаривали, – ответил он с улыбкой.
Елень в этот момент приглаживала поверх воска лоскут грубого холста. Она взглянула на капитана и даже немного растерялась. Он смотрел, и мягкая улыбка пряталась в уголках губ. И в этот момент, когда он был таким расслабленным, умиротворенным, женщина дернула лоскут на себя – капитан едва усидел. Боль взорвалась в голове, на миг ослепив. Ему даже пришлось опустить голову от слабости. Он чувствовал женские легкие пальцы на себе, но едва сидел. От боли на глаза выступили слезы. Грубая мозолистая ладошка легла на лоб, потом прошлась по шее, а он едва дышал.