Луна. Рассказанная вкратце - стр. 4

Тогда мне так показалось…

Выскальзываю через черный ход.

Иду через двор, перемахиваю через ограду, спешу по улице, женщина с необъятными сумками видит меня, пронзительно визжит.

Ускоряю шаг.

Бегу.

Еще кто-то отскакивает от меня в страхе.

Некогда, некогда. Пересекаю площадь, прыгаю через ступеньки, перебегаю мост…

Лес встречает меня.

Перевожу дух… то есть, что я говорю, нет у меня никакого духа. Иду по лесу, иду к до… а где он вообще, этот дом?

(мой, мой дом!)

Понимаю, что заблуди…

…нет, не заблудился, потерял доро…

…нет, дорогу я и не знал. Только сейчас понимаю – я никогда не знал, где находится дом.

Мой… возможно, что уже и не мой.

Иду через шаткий мостик – сейчас из-за деревьев уже должна показаться крыша дома, – её нет, ничего нет, иду по лесу наедине сам с собой…

…замираю возле крыльца.

Мой дом ждал меня. Я знал, что он будет ждать.

Открываю дверь – здесь все осталось так же, как было, пирог ждет меня на кухне, головка сыра и окорок в погребе, вино в маленьком баре, свежезаваренный кофе…

Я дома.

Пробую эти два слова на языке – они сладкие, слаще медового пирога.

До-ма.

Спохватываюсь, иду в ванную, чтобы смыть кровь…

Вечереет.

Я дома.

До-ма.

(Снова пробую это слово на языке)

Устраиваюсь у камина, подбрасываю в пламя еловых шишек.

Дом вздрагивает.

Настораживается, как будто по-собачьи принюхивается к ночной тишине.

Делает шаг.

Да-да, это не ошибка – дом делает шаг.

Другой.

Третий.

Дом спешит по лесу, ступает мягко, по-кошачьи, перебирается по шаткому мостику. У меня замирает сердце, нет, нет, пожалуйста, не надо… ничего не происходит, мостик даже не прогибается под тяжестью дома. Начинаю понимать – у этого дома нет тяжести, у него ничего нет…

Этот дом мертвый.

Как и я.

Не понимаю, почему он спешит прочь из леса, почему дом (мой дом!) подбирается к городу. Проходит по мосту, пересекает площадь, поднимается по ступеням. Я не понимаю, зачем он идет туда, ведь я здесь, я уже здесь, кого он ищет там, в темноте?

Дом (мой? Мой дом?) останавливается в свете фонарей напротив виллы (твоей! Твоей виллы!), ждет чего-то, ждет…

Вилла (твоя вилла) вздрагивает.

Раз.

Другой.

Третий.

Делает шаг навстречу дому.

Моему дому.

Ты появляешься в окне второго этажа – видел бы ты сейчас свою физиономию. Ты еще пытаешься остановить дом окриками, но уже понимаешь – твоя вилла тебя не послушается.

Дом пофыркивает по-конски, зовет виллу за собой.

Я уже знаю – они уйдут вместе.

Я спрашиваю себя, почему твоя вилла идет за моим домом, почему она такая же, как мой дом. Тут же догадываюсь – когда вижу кровь на твоем домашнем халате. Всё-таки я не промахнулся, когда стрелял в ту ночь, назад, через плечо, не целясь… ты помнишь? Помнишь?

Дома уходят в темноту леса.

Замирают на опушке.

Бросаюсь прочь из дома на веранду – сталкиваюсь с тобой, ты уже здесь, на улице, оторопело смотришь то на меня, то на дом, спрашиваешь:

– Зачем… зачем он это… зачем?

Фыркаю:

– А это вы у него спросите.

– И спрашиваю у него! Ты чего творишь? А?

Вилла вздрагивает.

Дом тоже вздрагивает.

Что-то подсказывает мне – они собираются говорить с нами.

И я не ошибаюсь.