Лилии полевые. Серебряный крестик. Первые христиане - стр. 40
Вот, наконец, и ворота.
Еще немного ходьбы и перед глазами Аминадава предстала Голгофа во всем ее мрачном величии. Старый фарисей остановился. От чрезмерного волнения и ходьбы у него сильно колотилось сердце и дрожали ноги.
На темном фоне неба вырезались силуэты трех крестов. Аминадав чувствовал, что у него не хватает ни сил, ни решимости подойти ближе. И он впился своими острыми глазами в средний Крест, около которого теперь находилось всего несколько человек, а остальной народ, сбившись в кучки, стоял в некотором отдалении. Вероятно, и эти люди, пораженные таинственной тьмой, в безмолвии ждали чего-то необычайного, ужасного.
Бросив еще взгляд на средний Крест, Аминадав, объятый каким-то тайным страхом, повернул обратно и пошел по направлению храма. Он хотел забыться, сосредоточиться в этом святилище – в месте поклонения их Богу Иегове.
Он миновал притвор Соломонов и очутился перед самыми храмовыми зданиями. Вот и то средостение (преграда – ред.), которое отделяет двор язычников от двора Израиля. С поникшей головой он медленно поднялся по ступеням, миновал ворота и пошел во двор Израиля. Перед ним уже находился двор священников, куда Аминадав не имел права входить, как человек, не принадлежавший к священному сословию.
Прислонившись к колонне, он думал было в молитве найти себе успокоение и отрешиться от всех тревожных мыслей. Губы его тихо шептали слова молитвы, но сердце оставалось по-прежнему холодным и мрачным; до него не доходило произносимое словами.
Долго стоял и молился Аминадав. То он поднимал глаза к небу, как бы ожидая оттуда ответа на свои вопросы, то опускал их книзу, точно отчаявшись в получении просимого. А кругом царила все та же тьма, в которую был погружен великолепный храм, и которая черным покровом спустилась над великим городом. И вдруг среди такого безмолвия раздался подземный громовой удар, заставивший задрожать и храм, и самую землю. Вслед за первым ударом раздался второй, третий. Казалось, что колебалась от ужаса вся земля до ее основания, а вместе с ней трясся и весь Иерусалим.
Рис. Маргариты Мальцевой
Старый фарисей окаменел. Дыхание застряло где-то в груди и ледяной холод охватил все его существо.
В это самое время он увидел нескольких священников, которые в своих белых одеждах, развевающихся по воздуху, стремительно бежали из своего двора. Они, обезумевшие, забыв все на свете, неслись оттуда, точно их гнала какая-то невидимая, сверхъестественная сила.
– О! Чудо, чудо! – кричали они, пробегая мимо старого фарисея. – Священная завеса разодралась сама собой надвое! О, горе нам, горе!
И они вихрем промчались мимо него.
Аминадав упал, как подкошенный, на колени и закрыл лицо руками. Он не мог более ничего соображать. Мозг отказался работать, и его состояние было близко к обмороку. В его уме только с быстротой молнии промелькнула мысль:
– Да, да! Мы распяли Самого Мессию! Самого Христа! О, горе, горе!..
Аминадав очнулся только тогда, когда яркий солнечный свет по-прежнему заливал своими теплыми лучами площадку и ослепительно играл на золоченых храмовых крышах.
Кое-как Аминадав поднялся на ноги и, шатаясь, направился к выходу. С большим трудом добрался он до дома и в изнеможении, совершенно обессиленный всем произошедшим, повалился на свое ложе.