Лилии полевые. Серебряный крестик. Первые христиане - стр. 34
– Да, Лия. Ведь ты знаешь, что мы находимся под властью Рима и без утверждения прокурора смертная казнь случиться не может.
– А не освободит ли его Пилат, когда убедится в Его невинности? Как ты думаешь? – спросила Лия.
Рувим отрицательно покачал головой.
– Нет, Лия, я почти убежден, что Пилат произнесет смертный приговор. Наши первосвященники и книжники настоят на этом, а он не пойдет против нашей аристократии, не пойдет даже и тогда, если бы и сам убедился в совершеннейшей правоте Осужденного. Я хорошо знаю Пилата. Помнишь, когда он выставил на башне Антония римские знамена, то что из этого вышло? Как ему не хотелось убирать их обратно, как он сопротивлялся, но под давлением толпы, под угрозами все-таки принужден был уступить. Хотя он человек и коварный, и жестокий, но в то же самое время он и трус. Он уступит и завтра, ты сама это увидишь. Как это ни печально, но увы, это, по всей вероятности, будет именно так!
– О, Боже! – простонала Лия, закрыв бледное от переживаний лицо руками.
Вдруг в это время тихо отворилась дверь и перед изумленными молодыми людьми предстал нахмуренный Аминадав, который только что вернулся домой и, увидев, что так поздно в комнате дочери горят свечи, пошел узнать, в чем дело, боясь, не захворала ли его любимая дочь.
– Что это значит? – с удивлением заговорил он, видя плачущую девушку. – О чем ты плачешь, Лия? Рувим, почему ты у сестры в такой час?
Внезапное появление отца в первый момент смутило Рувима, но он быстро овладел собой.
– Я говорил, отец, об осужденном Учителе из Назарета, Иисусе, – прямо ответил он.
– О Нем? – искренне изумился Аминадав. – Да откуда ты это знаешь?
– Я видел все сам. Я только что пришел от Каиафы.
– От Каиафы? А что тебя привело туда?
Старый фарисей даже отступил шаг назад и вперил свой проницательный взор на сына, как бы желая заглянуть в самую его душу.
Но Рувим был спокоен, и по его лицу Аминадав ровно ничего не прочитал.
– Отец! – твердо и просто ответил Рувим. – Мне очень хотелось проследить судьбу Этого Учителя из Галилеи. Это меня и привело во двор Каиафы.
– Удивляюсь, Рувим, откуда у тебя взялся интерес к Этому Человеку? – насмешливо проговорил Аминадав, пожав плечами. – Мало того, ты своим рассказом о Нем довел сестру до слез! Стыдись, сын мой, своего опрометчивого поступка. Лия, дитя мое, не волнуйся напрасно! Я понимаю, можно плакать о человеке, действительно достойном сожаления, но не об Этом. Он, выдающий себя за Сына Божия, подлежит смерти! Этот человек осмелился выдать Себя за Мессию! Вы, дети мои, конечно понимаете этот чудовищный обман! Вы ведь знаете, какой у нас должен быть Мессия? Это будет Царь, Который возвеличит Израиль и покорит все народы под наши ноги. А что может сделать Этот Иисус? Ничего. И вы увидите, как Он завтра же будет распят на кресте. Успокойся, дитя мое, и не плачь! Мир да пошлет вам Иегова!
С этими словами Аминадав вышел. Он был весьма далек от истинного положения дела. В его голове никоим образом не могла явиться мысль, чтобы его образованный, хорошо воспитанный в фарисейском учении сын мог быть учеником столь ненавистного ему и всем фарисеям назаретского Учителя Иисуса. Слезы Лии он приписал к присущему женскому сердцу чувству жалости и сострадания.
Скоро старый фарисей с осознанием исполненного долга безмятежно заснул. Заснула и Лия.