Лгунья - стр. 6

Мне казалось, что мое тело застыло, мгновенно скованное льдом, оно не подчиняется мне… Я едва дышала, я видела, что мои пальцы прижаты к металлу с такой силой, что кое-где под ногтями уже проступает кровь, но изменить я ничего не могла. На меня накатило ощущение, что звук внутри цистерны нарастает, светом я потревожила покойницу, она сейчас выберется, выползет, холодная, оставляющая на краях люка лоскуты слизкой кожи, перехватит меня, утащит с собой… Сделает такой же, как она.

Я не знаю, сколько времени прошло, сколько я была льдом на металле… Но потом лед вдруг разлетелся вдребезги – шок отпускал не постепенно, он отступил так же резко, как нахлынул. Вернулось желание, а главное, способность действовать. Я попыталась добраться до лестницы, не смогла, поскользнулась и упала на мягкую от дождя землю. Хорошо еще, что с другой стороны, не там, где надпись и ведро… Зато там, куда упал мой смартфон. Переживший падение благодаря траве, не покинувший меня в полном одиночестве, позволивший дозвониться до людей…

Не помню, что я сказала полиции, и вряд ли когда-нибудь вспомню. Кажется, я кричала. И несла какой-то бред. Не назвала ни одного имени – ни своего, ни чужого. Но я сумела сказать достаточно, чтобы меня все-таки поняли.

Дальше – новый провал во времени. Следовало бы дождаться полицию в машине, однако я не решилась забраться туда, покрытая вязкой, будто на могиле собранной грязью. Ну а потом в опустевшем поселке стало шумно и людно: зазвучали голоса, замельтешили разноцветные огни. Мне откуда-то принесли то ли плед, то ли термоодеяло, и стало тепло. Нельзя сказать, что это окончательно привело меня в себя, но на все вопросы я ответила. Что? Опять же, не помню. Вероятнее всего, правду – в таком состоянии я не была способна на ложь.

Еще одной глупостью с моей стороны стало то, что я осталась во дворе, не потребовала уйти подальше. Наказание не заставило себя долго ждать: я видела, как ее достали… Я видела, что достали. Странное создание, раздутое от воды, но тощее и бледное, скрюченное, откровенно больное… Изможденная старуха двадцати девяти лет от роду.

– Это она? – спросил стоявший рядом со мной полицейский. Или не полицейский. Просто какой-то дядька. – Вы не имеете права проводить опознание, это не официально, чисто нам для понимания… Это она?

Нет. Конечно же, нет. Потому что это не может быть она, скелет этот серушный, обтянутый кожей, наполненный водянистой бесформенностью смерти, со спутанными патлами волос и страшными белыми глазами… Вы вообще видели Дарину? Она же красавица, такая красавица, вы что, красавицы не способны превратиться в нечто подобное!

– Да, – тихо ответила я. – Это она.

Я была там до ночи – или до темноты? Я с опозданием поняла, что осенью это не обязательно одно и то же. Ехать в таком состоянии домой я не могла, даже сквозь онемение, вызванное ужасом, пробивался инстинкт самосохранения, намекающий, что погибать из солидарности – не лучшая идея. Но оставаться на ночь в поселке, который убил Дарину, было еще страшнее.

Я уехала, как только мне это разрешили. Сначала двинулась в путь, позволила мягкому урчанию мотора успокоить меня, преодолела полосу препятствий в виде ям на дороге. Уже потом, оказавшись на шоссе, начала соображать, куда же мне податься.