Лгунья - стр. 5

Тонкие огненные линии, складывающиеся в три слова. «Я не сумасшедшая». Надпись вроде как отрицающая – и как будто признающая совсем противоположный смысл. Потому что буквы неровные, оранжевые потеки потянулись по откормленному боку цистерны до самой земли, как слезы… или кровь. Рядом стоит ведерко, валяется кисть, крышка тоже на земле, и внутрь натекло дождевой воды, смешавшейся с оранжевым. Но надпись сделана не только что, она, похоже, успела зафиксироваться, заняла свое место в этом дворе навсегда.

Она страшная. И звук тоже страшный. Я, пораженная посланием, не сразу заметила его. Точнее, заметила, думаю, сразу, но сквозь шок не осознала. Не готова была, да и дальше не подготовилась, но вечно бежать от реальности нельзя. Глухие удары… Похоже на то, как яблоки бились о борта железного ведра, когда мы собирали их на этой самой даче. Только теперь не ведро. И не яблоки. Но тоже в воде…

Не следовало мне на это смотреть. Как будто так сложно догадаться… А что тогда следовало? Да сразу звонить в полицию, не оставаться одной в осеннем саду, призвать других людей, поручить это им, не видеть, не знать… Но я не поступила правильно. Возможно, какой-нибудь крутой психолог за крутой гонорар объяснил бы это тем, что я привыкла управлять своей жизнью – или затаенным, уже тогда появившимся чувством вины перед Дариной… Не знаю и знать не хочу. Я просто не могла поступить иначе, вот и все, что имеет значение.

Я подошла к бочке, постучала. Ответа, конечно, не получила, и глупо было предполагать, что получу. На звук внутри это тоже не повлияло. Я попыталась забраться наверх, но не смогла: ржавый металл, покрытый грязью и каким-то то ли мхом, то ли лишайником из-за дождей стал скользким, у меня и шанса не было. Но, оглядевшись по сторонам, я обнаружила возле груши старую деревянную лестницу, еще достаточно крепкую, чтобы выдержать мой вес.

Я все равно могла соскользнуть в любой момент, верхняя часть цистерны была куполообразной. Поэтому я двигалась осторожно, очень медленно… да и не только поэтому, кого я обманываю? И люк я тоже долго не могла открыть…

Но все равно открыла. Думаю, если бы здесь царило лето с его жарой, я бы все поняла сразу – по насекомым, по запаху, наверняка скопившемуся внутри ядовитым облаком. Но холодная осень изменила правила игры, по ту сторону металла царила лишь темнота, разреженная отблесками света на легких волнах. Тогда я посветила внутрь, в заполненную почти доверху цистерну, фонариком – и в его голубоватом свете увидела то, что вряд ли когда-либо забуду.

Я увидела утопленницу. Уже потом, намного позже, когда ее достали из этой проклятой цистерны, я поняла, что это Дарина, а сразу – нет. Она была не похожа… На Дарину и на человека. Я никогда прежде не видела утопленников, и хотя в теории я знала, что вода изменяет людей, знать и увидеть своими глазами – принципиально разный опыт. Я всегда считала себя сильной… да я сильная и есть, если уж хоть на какую-то объективность замахнуться. Но тут одной секунды, одного взгляда оказалось достаточно, чтобы выбить меня из реальности. Когда луч света вырвал из глянцевой черноты воды опухшее, страшное существо, я вскрикнула и выронила телефон. Свет погас, будто пытаясь спасти меня от кошмара, однако этого оказалось недостаточно, потому что кошмар теперь был со мной.