Крысенок и чародей - стр. 8
Тогда он тихо отступил от решетки и долго сидел во мраке у стены, безучастно слушая, как брат Китон читает молитвы. Совсем не по-монашески – распевно и монотонно, а как-то по-своему, печально и раздумчиво, удивительно уместно для владеющей Дрейпером тоски.
А сегодня мальчик пришел снова, как и в прошлый раз, неуклюже тыча фонарем в зарешеченное окошко и рискуя опалить рукав рясы.
Хью с усилием поднялся на порядком занемевшие ноги и подошел к двери:
– Чего вам, брат Китон? – устало спросил он, а послушник уже стягивал с головы покров, словно нарочно стремясь снова всколыхнуть в узнике острозубое отчаяние. Боже, как же подходил этот парнишка…
– Я просто пришел помолиться за вас, – отрезал Китон, не понижая голоса, а потом отставил фонарь, шагнул вплотную к решетке и прошептал:
– Да не нужны вам молитвы! И казни вы не боитесь! Я пришел к вам. Прошу вас, не прячьтесь обратно в этот ваш жуткий склеп, поговорите со мной!
– Я все сказал еще на первом допросе, – спокойно ответил Дрейпер, внутренне изнемогая от желания послать парня к дьяволу и прокричать ему вслед несколько алхимических формул на латыни, чтоб тот счел себя проклятым и не вылезал из часовни до самой Троицы. А юный олух грохнул фонарем об пол и схватился обеими руками за решетку:
– Я знаю. Все знают. Сплетники Лондона уже истрепали ваше имя в лоскуты. На рынке в Саутворке у каждого лотка только и судачат, что вы во всем сознались, что сожгли алхимические книги, что в доносе на вас сказано о вашем колдовском гримуаре, который вы никогда не уничтожили бы сами, а потому он якобы где-то есть, и его нужно найти, и только поэтому вас все еще не казнили. Но мне нет дела до слухов… Мастер Хью, прошу, ответьте всего на один вопрос! Как вам открылось, что вы чародей? Это страшно осознать?
Дрейпер молчал, глядя во взволнованное лицо послушника, блестящее глянцем пота. Потом покачал головой:
– Брат Китон, вы уже не дитя. Вам наверняка не меньше семнадцати…
– Мне скоро девятнадцать!
– Тем более. Вы грамотны, у вас очень правильное произношение на латыни – значит, это не зазубренные наизусть молитвы, вы понимаете каждое слово. Так почему вы верите обывателям? С чего вы взяли, что я настоящий чародей? Мало ли у осужденного причин для самооговора? Да и били меня с душой…
– Чушь! – оборвал послушник, – я видел с полдюжины фальшивых чернокнижников, десятки избитых, запуганных людей, а уж лжецов – так и вовсе без счета! Но вы не лжете. И стыдиться вам нечего, потому вы и не стали выкручиваться. Вы настоящий чародей, я знаю!
Хью усмехнулся:
– Откуда у трактирщика колдовской гримуар?
– А откуда трактирщик знает, каким должно быть произношение на латыни?
На сей раз Дрейпер молчал дольше, глядя на Китона задумчиво и оценивающе.
– У вас было непростое детство, а, брат? Иначе откуда такая проницательность?
– У меня было лучшее в мире детство, – отрезал послушник, и голос оскользнулся, будто на обледенелой кромке, – только закончилось оно слишком быстро.
Он отнял руки от решетки, отирая ладонью пот. На щеке остался смазанный след ржавчины.
– Мое искусство – это не дар, брат Китон, – вдруг мягко проговорил Дрейпер, – это мастерство, которому я обучился также, как запекать на вертеле барашка. Никакого божьего промысла. Лишь природная склонность и большое усердие. Вот и весь секрет.