Крылатая парусами - стр. 35
Килька зажмурился, что есть сил, не было мочи смотреть, как странная леди корчится, а когда тишина наступила и ветер перестал в лицо бить, глаза открыл. А потом для верности ещё и протёр.
Леди сидела там, где он её оставил. Живая, живее всех живых. И, впервые за всё время, что Килька её видел, плакала. Рыдала навзрыд.
Руками сквозь прозрачные тела тыкала, словно ласкать пыталась, как псов каких, а проклятые и вправду к ней ластились, льнули со всех сторон. Зрелище было жуткое, пробирающее до дрожи.
Затем до Кильки дошло, что она бормочет. Повторяет, как заклинание. Испугался - а ну как ведьма? Вон, взбесившихся призраков как ловко у ней приручить получилось… Прислушался и понял, никакое это не заклинание. Она имена какие-то повторяла.
- Брендон… Густав… Алекс… Джон… Как же так, как же так… Неужели вы теперь проклятые? За что, за что… Сил моих больше нет, нет, нет… как же так… Густав, Джон, Алекс, Брендон… нет, нет, нет… не бывать этому! Клянусь, я освобожу вас! Освобожу! Освобожу, клянусь! И отомщу за вас! За всех нас! Нет! Он ещё пожалеет, что оставил меня в живых, клянусь памятью отца и всех вас, пожалеет! Пожалеет!..
Тут шаги по палубе загрохотали, Килька сразу Краба узнал. На вахту заступать, стало быть, шёл. Ох, что будет, что будет… Ему ж, Кильке всю спину линьком изорвут, за то, что каторжницу на палубу выпустил!..
Не успел Килька эту мысль додумать, как странная леди уже на ногах была, да цепи опять подобрала, чтоб не звенели. Поцеловав воздух (вот ведь странная, а?), сама в трюм направилась. Шла в этот раз твёрдо, Килькина помощь ей была без надобности.
Тот только и успел над её головой люк захлопнуть.
Всю ночь ворочался, не мог уснуть, думал, что же это там, на палубе, промеж леди и проклятыми было? Отчего они так присмирели? Да и как она так быстро выздоровела, правда, ром у него попросила, сама, и остатки бальзама из ведра выскребла. Но главное - а не натворил ли Килька чего такого, об чём придётся потом горько пожалеть?
…А утром, на обходе понял, что похоже, зря маялся.
В трюме непривычная тишина была. То есть до того, как он люк открыл, как будто слышались голоса, но не громкие да хриплые крики, споры, угрозы и проклятия, как обычно, а как будто шёпотом говорили. А когда Килька внутрь спустился, и вовсе тихо стало.
Сидели каторжники чудно, рядами. Помощь принимали быстро, не задерживали. Что совсем поразило - некоторые друг дружке помогали. У Кильки прямо на сердце потеплело: вот ведь люди! Поняли, значит, что на каторгу едут, сплотились. Это и правильно. Вместе и выживать сподручней.
На вечернем обходе леди снова на палубу попросились.
Ну как, попросились. Таким тоном спросила его, можно ли, мол, воздухом подышать, что он отчего-то по струнке вытянулся и глазами захлопал. А она скупо улыбнулась и глазищами обожгла. Были они не мутные, как вчера, а ясные, пронзительные. Голубые-голубые, как небо, и даже в полумраке трюма светились, как два сапфира. Разве мог он ей отказать?
Дальше… Дальше было всё настолько невероятно, что Килька время от времени щипал себя, проверить, не спит ли. Потому что мир его с ног на ноги перевернулся.
Проклятые часовых, как щенят, раскидали. Одного из братьев-Коньков даже за борт сдули. Бесновались призраки жутко, никогда Килька такого не видал.