Кровь – не водица. Часть 4. Жизнь - стр. 10
Тамара шариком скатилась с крыльца и через секунду ее и след простыл. Назар забрал у матери банку со сметаной, поставил ее на стол, присел на табурет.
– Видел, я, мам, и отца и Федору эту. Отец помрет, наверное, скоро, черный весь. А Федора – худая, злая, желтая какая-то, на осу похожа. И правда – без рук. Но ничего, лётает, протезами так ловко управляет. Тебе привет передала, обещала забежать. Давай перекусим, действительно есть охота. Снежинка! Не сиди, сугробиком станешь. Иди сырники трескать, мама напечет сейчас.
Снежа подошла – тихонько, как будто была невесомой, взяла из мисочки уже замешанный Лизой кусочек теста, умело слепила красивый сырник, уложила на сковородку. Через пару минут сковородка скорчала румяными, ровненькими, как в ресторане сырничками, Снежа подошла к матери близко-близко, снизу вверх глянула, как щеночек на хозяйку.
– Мам, давай пойдем обязательно. К Даниилу нельзя не ходить, плохо это. Быстренько надо поужинать и идти. Чтобы не опоздать.
Собралась Лиза быстро, свободные полотняные брюки, скромная кофточка-распашонка до талии, волосы, туго стянутые в узел, глянула в зеркало, понравилась сама себе. И уже там – в отражении увидела напряженный взгляд Снежи, девочка смотрела на мать в упор, ей явно что-то не нравилось. Назар подошел к сестре, нежно поправил ей косынку, чуть отодвинув ткань со лба, спросил
– Что, сеструх? Не так что-то?
Снежа подошла к небольшому шкафу, почти незаметно притулившемуся у стены, распахнула створки, вытащила длинное белое платье – простое, почти как рубаха, из легкого хлопка.
– Маме надо это надеть. И платок. Иначе в зал не пустят, у нас строго. Это обязательно.
Лиза переодевалась за занавеской, напряженно и болезненно переваривая все, что происходило с ней и с дочкой. И у нее было такое чувство, что скит снова тянет ее к себе, и хватка его с каждым днем лишь крепнет…
…
… Теперь они со Снежей стали почти одинаковыми, если бы не немолодое Лизино лицо, уже отмеченное неприятными метками вроде морщин и слегка отечных век, то, наверное, их вообще трудно было бы различить – одинаковые белые платья, косынки, закрывающие лоб и брови, легкие парусиновые тапки. Они шли впереди, держась за руки, Назар шел сзади, и уже через пять минут они подходили к очень простому, вытянутому, как вагон зданию. Дом почти полностью состоял из больших и высоких окон, сиял намытыми стеклами, в которых отражался ярко-оранжевый закат, и, казалось, что это не дом, а корабль, плывущий куда-то через темно-зеленый, неспокойно дышащий океан. Снежа чуть дернула Лизу за руку, тихонько сказала
– Здесь залы. Мы тут все собираемся, помогаем друг другу. Сегодня идем в большой, весь скит придет, Даниил читает не часто. Пошли скорее.
Почти бегом они влетели на крыльцо здания, Назар открыл тяжелую, похоже дубовую дверь, и Лиза очередной раз открыла рот.
Это, действительно, были “залы”. Стены, полы, сделанные из выбеленного дерева сияли, натертые воском, в глянцевом потолке отражались ряды светлых кресел, а торжественный парчовый занавес, наполовину закрывающий широкую, полукруглую сцену, играл полосками света, идущего от огромной люстры, похожей на сугроб из ледяных свечей. На креслах уже сидели люди – все в белом, в такой же одежде, как они, а на сцене, за простым столом красовался человек. Очень высокий, худощавый настолько, что казался изможденным, с темными провалами глаз на иконописном лице. Он с интересом листал толстую тетрадь, но ему мешали длинные, чуть седоватые пряди, падающие вдоль щек, и он, нетерпеливо тряхнув головой, собрал их в хвост.