Кровь – не водица. Часть 4. Жизнь - стр. 11
– Даниил, смотри, мам. Ты только слушай его внимательно, не отвлекайся. Пойдем.
Снежа потянула их вдоль стены зала, и они остановились у почти пустого ряда кресел
– Это наши. Тут сядет матушка, Майма, и мы. Пробирайся. И знаешь…
Она подтянула Лизу к себе, как когда-то очень давно, когда была крошкой, прижалась к матери плотно, шепнула
– Он жених матушки. Только не говори, что я проболталась.
Глава 7. Проповедь
Лиза неуверенно прошла на свое место, села, опустила глаза. Ей очень хотелось смотреть по сторонам, как маленькая крутить головой, разглядывая соседей, но ощущение, что здесь так нельзя, стыдно, сковало ее, не давало расслабиться. Краем глаза она видела, что люди потоком идут по узкому проходу между стеной и рядами кресел, и эта монотонная череда одетых в белое фигур превращало реальность в ирреальность, во что-то на грани сна и яви, причем это ощущение было таким сильным, что вызывало дурноту.
– Во, блин, мам… Это сеструха тут такое наворотила, оно ж не было так, а? Или я забыл чего?
Назар шептал это Лизе прямо на ухо, а она испугалась, дернула сына за руку – не дай Бог услышат, и как воспримут неизвестно.
– Тише, Назарушка, тише. Мы тут гости, хозяев гости не судят. Нехорошо.
Назар глянул на мать ласково, но с насмешкой, уселся на свое место, притянул к себе Снежу, хотел сказать ей что-то шутливое, но поежился – из ясных, немного холодных глаз сестры пальнуло, как из ружья таким осуждением, что шутка застряла у парня в горле. Девочка уселась на кресло, чуть подвинулась вперед, разместившись на краешке, выпрямила спину и впилась глазами в сцену, напрягшись струной.
Даниил встал. Он тоже выпрямился, превратив свое изможденное тело в натянутую струну, расправил плечи, которые оказались вдруг неожиданно широкими, твердыми, как будто высеченными из камня, откинул назад голову, от чего на жилистой шее отчетливо проявился острый кадык, и в этот момент как будто где-то раскрылись двери и окна. И свежий, острый, как острие хорошо наточенного ножа, ветер ворвался в зал, пронесся над головами скитчан, почти не тронув их склоненные ниц головы, и, добравшись до сцены, порывом ударил в лицо Даниилу, рванув назад его длинные волосы, и он поддался ветру, отдался его воле.
– У каждого из нас есть доска! Огромная, плоская, тяжелая, плотно лежащая на влажной земле! Вспомните ее!!!
Голос Даниила сначала звучал громко и четко, он был низким, утробным, похожим на жужжание шмеля, только очень большого, страшного. Но вдруг он исчез, растворился, вернее остался только где-то в сознании, как будто Лизе в уши вставили наушники и по максимуму приглушили звук, заставив вслушиваться. И Лиза напрягала слух, пытаясь ловить слова, но слов не было. Зато она очутилась в маленьком садике. Там, у бабушки с дедушкой, в самом конце сада, у задней калитки рос шиповник. Он цвел небольшими плотными, как помпоны белыми цветами, похожими на розы, и от них по всему саду пахло сладко, тревожно и счастливо. Но Лиза бегала туда не из-за цветов. Там, у самого забора на земле лежала доска. Старая, растрескавшаяся от времени, пропитанная влагой, она лежала там, наверное, сто лет. И вот Лиза, однажды зачем-то подняв эту доску, вернее, с трудом приподняв, кое-как оторвав от земли (хотела утащить ее в свой тайный домик в кустах сирени и сделать из нее лавку), увидела, как оттуда, из-под доски рванули в разные стороны мерзкие насекомые с торчащими в стороны мохнатыми ногами. И было их столько, что трава враз покрылась их шевелящейся массой. Лиза с криком бросила доску и помчалась по тропинке к дому, с отвращением стряхивая с себя несуществующих гадов. И, казалось бы, больше никогда бы не видеть эту гадость, вообще обходить стороной эти ужасные кусты, но нет… Лизонька снова и снова приходила в этот угол сада, поднимала доску, затаив дыхание ждала, когда твари поползут в разные стороны, и снова бросала доску, с визгом отпрыгивая в сторону.