Кремлевское кино. Б. З. Шумяцкий, И. Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств - стр. 11

Все дружно рассмеялись, сытые, переместившие содержимое судков в желудки, и совсем не такие грозные, какими представлял их себе Сергей Михайлович.

– Честно сказать, я не думал, что кремлевские застолья столь скромны, – признался он.

– А вы думали, мы здесь устрицами питаемся? – усмехнулся Сталин. – Астраханской и дальневосточной икоркой? Нет, дорогой товарищ Эйзенштейн, если мы не станем соблюдать скромность, то кончим свои дни, как Людовик и Мария-Антуанетта. Помните, она сказала, что, если у народа нет хлеба, пусть жрет пирожные?

– Или как Николашка с Алексашкой, – добавил Калинин. – Которые тоже себе ни в чем не отказывали.

– У Николая личных автомобилей было двенадцать штук, – заметил Ворошилов. – И императорскому двору принадлежало еще восемнадцать.

– Зато нам теперь есть на чем ездить, – засмеялся Бухарин.

– Лично я на царских роскошных колымагах не езжу, – сказал хозяин кабинета. – Мой «паккард» недавно куплен в Америке.

– А в семнадцатом ты ездил на «воксхоле», принадлежавшем матери царя, – возразил Николай Иванович.

– Очень недолго, – сердито дернул головой Сталин и поспешил переменить тему скромности и роскоши. – В заключение нашего ужина, товарищи, мы, думается, можем на государственном уровне поручить товарищу Эйзенштейну работу над фильмой, соответствующей нынешней генеральной линии партии.

– Безусловно, – сказал Бухарин.

– Безусловно, но с условиями, – возразил Ворошилов. – Просим по возможности соблюдать историческую достоверность.

– Правильно, – кивнул Сталин. – А товарища Товстуху за его старательность предлагаю назначить заведующим Секретным отделом ЦК и одновременно первым помощником генерального секретаря ЦК РКП(б). Возражений нет? Тогда, товарищи, спасибо за хорошую беседу. А вы, товарищ Железный Камень, можете уже с завтрашнего дня приступать к новой фильме.

Н.С. Аллилуева.

1927. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1663. Л. 1]

И только он это сказал, как в кабинет огромным животом вперед, как крейсер в финале «Потемкина», вошла Надежда Сергеевна, лицо ее выражало негодование, тяжелый подбородок задвигался:

– Товарищи! Прекратите избиение младенцев! Я уверена, товарищ Эйзенштейн поставил эпиграф не из каких-то там политических пристрастий. Ему просто понравились выразительные слова Троцкого. Я уверена, он не замешан ни в каких делах со Львом Давидовичем. Эйзенштейн – великий художник, ему суждено великое будущее. Не мучайте же его!

Лицо Сталина выражало явное недовольство и раздражение.

– Меня никто и не мучает, – засмеялся Эйзенштейн столь по-мальчишески, что все вновь рассмеялись. Сталин сдержал гнев, сменил его на милость и ответил:

– Надежда Сергеевна, мы товарища Эйзенштейна не мучаем, мы его взяли в свою компанию, поручили новую фильму.

– Правда не мучили?

– Да правда, правда!

И снова Большой театр готовился к показу кино, и снова к юбилею. Два года назад праздновали двадцатилетие Первой русской революции, а сегодня, товарищи, будем праздновать десятилетие Третьей и окончательной, октябрьской.

Александров и Эйзенштейн лихорадочно работали в монтажной студии Госкино. Собрать весь фильм не представлялось возможным, съемки удалось завершить только недавно, но наверху согласились, что лента будет показана в Большом не полностью. И вот теперь оба создателя старались слепить как можно больший кусок, желательно две трети всего имеющегося материала.