Красное каление. Книга первая. Волчье время - стр. 5
И беда отступила, Ольга пришла в себя, стала день ото дня поправляться. Однажды, едва, встав на ноги, она робко спросила Игната, где бы поискать тело отца, чтобы как-то похоронить…
– Э-э, душечка моя! – помолчав, грустно проговорил старик, – так наша степь уж давно сама прибрала твоего папку, уже не похоронишь!
И долго еще глубоко раненная полудетская душа ее тяжело и больно привыкала к тому, что произошло…
Глубокой осенью, когда уж совсем она поправилась и немного отлегла от сердца горечь утраты отца, единственного на свете родного человека, слег, и теперь уже не поднимался, и дед Игнат. Ольга кинулась, было, отваривать травы, запасенные стариком в достатке, но тот, уже с трудом выдавливая слова, остановил ее:
– Не суетись, не колотись ты, моя душечка… Помираю я… Господь смилостивился…Вот, домой зовет… Засиделся ты, говорит, Игнат… в гостях, хе-хе… Давай, мол, домой… Э-эх… Там, за овчарней, прикидана кизяком, могила, уж… Почитай, третий годок меня… Все дожидается. Пленные австрияки… Тут были, копали. Схорони, детка, старика… Не дай его голодным… Волкам та собакам… в трату… А сама, приблудится сюды какой конек… ты не жди тут… Не жди ты красных. Ты… Чистая, белая кость и…тебе от них… Сущая погибель! Выбирайся, как … весной подсохнут… дороги, благослови тебя… Господь,душечка. А… харчей тут… хватит. Храни тебя, Господь…
К вечеру он впал в беспамятство, а к утру и тихо помер. Ольга, видевшая в госпитале немало смертей, но потрясенная такой утратой, разревелась, как ребенок. Выплакавшись, отведя душу, уже после полудня, как и велел Игнат, обрядила его в чистое, прочла «Отче наш…» и, аккуратно завернув в холстину, опустила легкое высохшее тело в могилу.
Сама себе удивляясь, насыпала холмик, воткнув у изголовья и небольшой крестик, неумело сбитый ею из кусков досок. Ужаснувшись тому, что так и не узнала ни его фамилию, и ничего больше, химическим карандашом жирно написала на кресте « Раб божий Игнат. Умер 20 ноября 1918».
…– Ну, рассказывай, мил человек, кто такой, откуда, куда? – Гаврилов, смахнув рукавом снег, присел на кучу обгоревшего камыша и раскурил самокрут, выпустив густые клубы терпкого дыма. Он приказал привязать руками и ногами пленного к почерневшему столбу, а чтобы рассмотреть его получше, поднес поближе к лицу разожженный пучок соломы. На поиск Лопатина и его кобылы он отправил двоих бойцов, Остапенко и Овчаренко остались при командире.
– Молчишь… Ну-ну… Ты моли бога, чтобы хлопцы мне Лопату живым нашли, иначе казнь наша тебе будет ой, какая лю-ю-тая! С тобой кто еще шел? Куда шли и с чем ? Я… По-хорошему спрашиваю… Пока!
Пленник, поникнув головой, угрюмо молчал. Шапку он потерял, и мокрые русые волосы спадали на высокий интеллигентный лоб. На вид ему было лет не больше тридцати, может, даже и меньше. Прямая осанка выдавала в нем военного.
– Ну, давай так… Ежели мне все, как есть, обскажешь, я тебя, – тут Гаврилов выпрямился и, оглянувшись на своих спутников, хитровато ухмыльнулся, – просто, застрелю. Вот так: хлоп – и все! Без мук помрешь, дурилка! Ну, а коли будешь молча-а-ть… Не обижайся.
– Степа… Сапоги мне его дашь? Какой товар, офицерские! – Остапенко, нагнувшись, хотел было потрогать рукой, но пленный вдруг выпростал из веревки ногу и с силой оттолкнул его.