КРАСНОЕ КАЛЕНИЕ Черный ворон, я не твой! - стр. 14
Помолчали. В печи весело трещали дрова, за дверью, наглухо обитой толстой драной повстиной, то и дело слышалась какая-то возня, вскрики, дружный смех многих глоток. В степи разбиралась пурга и тонкое ее пение уже струилось в хату из-под старой соломенной крыши.
Буденный молча вдруг рывком опрокинул стакан себе в рот. Кивнул Борису, давай. Мол и ты!
– Не, не буду. Доктора строго не велят. А может, ты уже и в коммунистах состоишь, Семен?!
Буденный виновато поджал под табурет ноги в новеньких, вспотевших в жаркой комнате, яловых сапогах. Пробасил в усы:
– Правильно… Самооборона. Оно гуртом как-то спокойнее… тады… було. А в коммунисты ты мене, Боря, покуда не записывай… К жидам… Я волю люблю. Не того я поля ягода! – возвысил он голос.
– Вот! Я ж тебя знаю, как облупленного!.. Ты ж ни слухом… Ни духом, -Борис вдруг тяжело и мучительно закашлялся, зло схаркнул в платок, скомкав, быстро бросил его в поддувайло печи, – и не собирался в ихнюю коммунию… Я ж помню…Ты ж до войны… Собственный конный заводик… Ставить собирался, – он поднялся, встал позади Буденного, положивши тонкие сухие руки ему на широкие плечи, – офицерам в Питере скакунов гонял, рублик к рублику откладывал… Глядишь, и могло быть, стал бы ты рано или поздно и коннозаводчиком и милли-он-щиком, а, Сеня? Скакунов бы по выставкам возил… Господа, господа-а-а!… А какого конного завода сей жеребец? А Буденновского завода, мадам! Делайте ставку!.. – съязвил Борис, слегка улыбаясь тонкими бледными губами, – ежели бы, к примеру, не ихний переворот в Питере… А? И денежки твои тю-тю-ю… Не пропали в банке?
Буденный тяжко вздохнул, задумался, поминутно хмурясь, морща широкий лоб в каких-то своих мыслях. Что правда, то правда. Хотелось в люди выйти, ой, как хотелось! Да и, едва вернувшись с фронта в позапрошлом году, тут же сделался земельным комиссаром в управе с той же целью, от общественных земель отхватить себе под конзавод землицы побольше да пожирнее!
Поднял снизу вверх крупную голову:
– Вот што я тебе скажу, Боря… Я ить… Хучь на пяток годков, да старшее тебе. Та и в званиях мы… Вахмистры оба. Хучь ты и любитель пощеголять в есауловском кительке да с золотыми погонами! А я ить… И с хунхузами повоевать успел , и с турками, и с немаками. И довелося с самим царем, вот как с тобой, за ручку ,– он резко поднялся, было видно, что горькая обида жабой гложет его горящее от выпитой водки нутро, – не-не… Все как есть, я на твою правду не обижаюся… Та тока вот… Што скажу тебе… , Борька. Ить той красивый поезд… Давно ушел, господин есаул!.. Другие составы теперя громыхають по нашей рассейской рельсе… И мы… Теперя с тобою… С энтим поделать ничего не могем. И теперя нам с тобою, хучь на передок, хучь на подножку последнево вагону, а заскочить надобно. И удержаться! Иначе – каюк!
Он шумно прерывисто дышал и Думенко видел, что хочет Семен сказать еще что-то, да не решается…
– А давай мы, Борька…, все ж выпьем с тобой за наш третий… Со-цалистический? – Буденный слабо усмехнулся и взялся крупной с узловатыми пальцами ладонью за опять налитый и вспотевший стакан, – Гришки Шевкопляса… Полк?
Борис отвернулся к окну, глухо проговорил, глядя в никуда:
– Сказал, не пью! Семен, слухай, што я тебе тут скажу. За мою голову Деникин миллион даеть. А тут… У своих, тоже скоро расправа будеть… Не нужны им такие, как я… Раньше были нужны, когда Республика на волоске висела, а теперя… Ежели завтра… Аркан мне на шею накинуть, да поволокуть… Выручишь? – Борис заблестевшими глазами пытливо всматривался в старого боевого друга, – тебе ж тока свистнуть… У тебя в Первой Конной больше половины состава – мои бывшие хлопцы… А тут жиды скоро всю власть все равно заберуть… Мы кровь проливаем, а они, суки, потом править будут?! Поддержишь?