КРАСНОЕ КАЛЕНИЕ Черный ворон, я не твой! - стр. 13
– Спасокукотского. Спасокукотский меня в строй вернул.
– Во! От ево… Уконтрапупять они тебя, ой чует мое сердце, уконтрапупять!.. Ты на кой на Троцкого грозился? Смилгу, как шкодливого кота из штаба выпроводил… С коммунистами, Борис, ноне шутки плохие…
Борис вздохнул тяжко, расстегнул до конца ворот гимнастерки, потер вспотевшую тонкую шею, с прищуром усмехнулся в глаза Семену:
– Как-как ты… Сказал? У – контра… пу-пят? Слово-то подобрал… Какое, матросское…, – он поморщил лоб, вытер капли пота, грустно усмехнулся:
– Помнишь морячка… Леву Червонца? Под Верхнежировкой… Убило. Прошлым летом. Так это все ево словечки…
– А што мене слова подбирать, Борька! – забасил обиженно Буденный, – слова нехай мои хлопцы подбирають, кады будуть ростовских барышень на спину укладывать, ха-ха-ха-э-эх! – лихо закрутил длинный черный ус, сощурившись и вертя крупной головой:
– Ты на што орденок-то свой в угол швырял, да Троцкого всячески обзывал? « От жида получил, от жида получил…» Твои крысы тут же и донесли, куды следовает! А тем обида черная! «Георгия», небось, не кинул бы…
Думенко грустно поднял большие глаза на друга, ответил тут же:
– Да не бросал я никакой орден. Брешуть… Он мне кровью достался… Это все политкомовские брехни… Ты ж сам… Сам, Сеня…, на жидов попер… Ты ж в… Старом Осколе сам… Чуть Пятакова в расход не пустил?! Пя-та-ко-ва!.. Када он тебя с твоими курвами… Застукал…
Семен обиженно поджал толстые губы, насупился. Помолчал, глядя куда-то в сторону, обиженно сопя, как дитя. Выдавил уже другим голосом, с заметной ехидцей:
– Я, Боря, кады тово еврейчика, Пятакова то – ись, пугнул малость… маузерком, хм, хм, ты не боись! Я – то хорошо знал, што у ево свой человечек коло Ильича примостился… Товарищ Троцкий ево звать, – он самодовольно заулыбался в густые, уже распушившиеся в тепле усы, – да тока и я не пальцем деланный! Ево человек коло товарища Ленина слева сиживает, а мой – справа крепко уселся! Ты не гляди… Это сейчас наш… Коба тихий, вроде как в тенечке, да на вторых ролях, погодь малость! Случись што с Ильичем, – он перешел на громкий хрипловатый шепот, – и он с еврейчиками, што твои мухи обсевшими нашего дорогого Вождя, да с ихней дур-р-рой – Мировой революцией – оч-чень скоро разделается! У ево стержень – ого! Любого через колено перегнеть, тока косточки хрустнуть!
Он помолчал, потом сухо добавил:
– А вот ты полез в драку, никого за спиной не имея! В штабе у тебя – одни бывшие офицеры… Отсель и недоверие к вам. И сам ты… Как воюешь –наскоком, так и политикуешь… Без особых хитростев… Без тылов! – он понизил голос, склонился к сгорбатившемуся Борису, приобнял того за худые плечи:
– К нам… давай!.. В обиду не дадим! Задавим контру, водрузим знамя нашей революции на…
– Стой! – вдруг перебил его Думенко, тяжело разгибаясь, – стой!.. – он по-школьному сложил на столе руки и, слегка иронично улыбаясь, внимательно всматривался в лицо Семена, тихо и внятно говоря:
– Ты теперь как-то… так, по-газетному… Говоришь… Ну какая такая… она наша революция, Сеня? А?.. Да ежели б тогда, позапрошлой зимой, атаман Попов сдуру по нашим зимовникам не поше-е-л… Ведь для чего хлопцев-то собирали, и я и ты, Сеня! И другие? А … На станцию Куберлю… Мы с тобой на кой поперлися? В мартовский морозец да пургу… Никак за коммунию… биться?! – Борис поднялся и, упершись кулаками в крышку стола, с усмешкой наклонил голову, – или, может быть, мировую революцию делать? Припомни, што тогда делалося в Ильинке, Семен! Сколь народу сбежалося! И што творили по хуторам казаки поповские… Да мы ж просто, пошли под прикрытие бронепоездов Гришки Шевкопляса… Иначе нас с нашим.. Балаганом… Казачки в голой степи…– он задохнулся на полуслове, – болтались бы мы с тобою на первом же тутовнике!.. – он отчего-то бросил быстрый взгляд в угол хаты, где задернутая потемневшей цветастой занавеской виднелась большая икона.