КРАСНОЕ КАЛЕНИЕ Черный ворон, я не твой! - стр. 15
Семен вскочил, как ошпаренный, зашипел, пугливо озираясь:
– Дурак ты, Борька! Чего удумал!! Да… Деникин нас с тобою на первой же березе тут же и повесит! А Краснов с Улагаем, каковых мы с тобою… Потрошили?.. Што, усе нам с тобою возьмуть и простять, как батюшка на духу? Да и тут… Уже прощения тады… Не жди!
– Я не собираюсь… К белякам, Сенька, – устало бросил Борис, отвернувшись и отрешенно глядя в зашторенное окошко, – как же я там… к примеру, с Красновым… Они ж, мою Марфушу… Порубали беременную… Батя… Замучен. Рази ж такое… Прощается? Да я, ежели где доведется встренуть того же Краснова… Кадык ему выну!..
Но Семен уже быстро вышел, на ходу набросивши парующий кожух на широкие плечи и не прощаясь. Хлопнула, как винтовочный выстрел, сенная дверь. Через минуту раздался дружный удаляющийся топот многих копыт.
Разлитая в мутные стаканы водка так и осталась нетронутой на столе. Кипяток то же – давно остыл.
– Ишь, герой! Пол-дивизии его охраняють, – невесело вздохнул Борис. Он склонил голову, глубоко задумался. И когда ж это про меж ним и Семеном первая черная кошка пробегла? Вроде вместе пошли, дрались, как черти, часто друг друга прикрывая и из лап верной смерти выручая. Сенька тщеславен и очень обидчив. Чуть што – револьвер выхватывает. Когда? Может именно тогда, жарким летом восемнадцатого под Чунусовской, когда после жестокого боя не хватало подвод, чтоб вывезти всех раненых, а у Семена его жена со своими пожитками в обозе занимала целых шесть телег… Борис тогда просто приказал сбросить и жену, и скарб, и раненые были спасены. Сенька тогда тоже в горячке свой револьвер выхватил, хлопцы на руке повисли, не дали… Затаил, видать, Сеня обиду, а с ней и камень за пазухой… Разошлися пути-дорожки… Семен к комиссарам прочно прилип… А комиссары явно ведут не туда: из одного ярма едва выбрались, так тут же в другое лезем… Троцкого как послушать…. Трудовые армии… Никакой личной собственности… Обобществление огульное… Вплоть до баб… Э-эх, мать – Рассея! Куда ты прешь, убогая?..
Нет, надо от этой горькой думки тикать, пока не поздно…
– Григорий! Поди сюды, ясный сокол, – он устало присел на край топчана и, отчего-то добродушно улыбаясь, оглядел, щурясь, ввалившегося Гришку с ног до головы, покачивая головой:
– Я за тобой малость подсмотрел… На станичке, под рощицей. Ну, када мы на их разведку напоролись… Ты где так рубить намастырился, по-казачьи? Из-за левого плеча? И на кой тебе такая песня… Драгунской-то шашкой? – он по-простецки уселся на топчан, подобравши под себя голые пятки, устало улыбаясь и всматриваясь в побледневшее отчего-то разом Гришкино лицо.
– Та-а…, – растерялся тот, виновато озираясь, – рубаю, как могу… Ни один пока не ушел. А што, Мокеич?
– Эх ты, дурья твоя башка!.. А тот, которово Хромов подстрелил? Он бы тебе точно пол-башки снес… Левой рукой! Как ты шашку вынимаешь? Ты так себе рано или поздно и руку отхватишь. У тебя ж шашка-то драгунская, с гардой! Ее и вынимать-то нужно не из-под руки, каковой ты коня своево сдерживаешь, а из-за руки, из-за левого локтя, ты разницу видишь, кузнец?
Тут он вскочил с топчана, сжавши губы и слегка хмурясь, завел левую Гришкину руку так, как будто бы тот на коне перекинул ее с поводом на правую сторону луки седла, правую завел за локоть левой и крепко сжал ее ладонь: