Кошка Белого Графа - стр. 33
Чувства разом притупились. Мороз больше не жалил, а баюкал, клоня к земле. Дети зимы бежали следом, и мне всё сильнее хотелось последовать их зову.
Вот и конец моей книге. Короткая вышла сказка… Лапы подломились, снег расстелился постелью, и стужа сомкнулась надо мной, как волны океана над тонущим.
— Снежа!..
5. Глава 5, в которой меня принимают за мужчину и заключают в снежную ловушку
Гудрун казалось, что она пробирается по белому болоту. Снег засасывал, как трясина, ноги проваливались по самые края высоченных войлочных сапожищ, путались в юбках и полах тяжёлого тулупа. Лицо горело от мороза, по спине струился пот.
Она была в Веровее всего однажды — ребёнком. Котёнком… Обследовала все кусты, все коряги, сунула нос в каждое дупло — и не сомневалась, что отыщет тёткино логово, сколько бы ни прошло лет. Но под деревьями уже легли синие тени, меж стволов вспышками пробивался малиново-золотой зимний закат, а лесной домик всё не показывался.
Гудрун потёрла рукавицей нос, щёки — и оглянулась. Борозда следов позади неё тянулась, как рваный шрам на снежной шкуре. Как указатель. Значит, вернуться в деревню она сможет в любой момент. Если успеет дотемна. Если не начнётся метель. Не разгуляется мороз. Не встретится на пути хищник…
А каково сейчас Карин? Где она?
Гудрун доковыляла до поваленного дерева и рукавами расчистила себе местечко на наклонно лежащем стволе. Ей надо сесть. Отдохнуть, подумать.
На пригоршню снега, упавшую сверху, внимания не обратила. В лесу постоянно что-то падало, потрескивало и поскрипывало. Может, птица сорвалась с ветки, белка проскакала или сучок не выдержал тяжести снежного груза.
Но следом прыгнуло большое, мохнатое…
Гудрун опрокинулась на спину и сквозь пелену ужаса увидела перед собой жёлтые глаза на рыжевато-серой морде, уши с кисточками и мощные лапы.
Рысь уселась на расчищенном стволе, её верхняя губа дрогнула, обнажив кончики клыков. Скорее насмешка, чем угроза.
«Здорово, племяшка. Решила навестить старуху? И полувека не прошло, — прозвучало в голове. — Никак случилось что?»
С минуту Гудрун лежала в снегу, не в силах издать хоть звук, потом заставила себя сесть.
— С Карин… дочерью моей, беда…
Полтора часа спустя они продолжали разговор уже во дворе дома. Гудрун устроилась на колоде для колки дров, накинув поверх тулупа медвежью полость, прогретую на печи, тётка Фрейя, так и не принявшая человеческого облика, — напротив неё, на поленнице.
Рысь даже в дом не вошла, предоставив гостье самой разогревать себе кашу с заячьим мясом и ставить водовар.
В доме было просто, как в крестьянской избе. Лавка, стол, сундук, лаз в подполье. Полы не метены, побелка с печи облезла. По всему видно, что хозяйка мало заботилась об удобстве своей человеческой половины. И следы вокруг дома были только звериные.
— Ты что же, совсем не оборачиваешься?
«Оборачиваюсь, — пришёл ответ. — Печь натопить, кашу сварить. Дичи в лесу нынче мало».
Гудрун так вымоталась, что чужой голос в голове не пугал. Хотя в пору её детства тётка Фрейя так не умела.
В тот единственный раз они с матерью гостили в лесном домике больше месяца. Тётка прибила мышонка специально для маленькой Гуни — угощайся, племяшка! Голенький, шерсть жевать не надо. Гудрун ударилась в рёв. Чуть было не ушла пешком назад в Свеянск, не желая оставаться под кровом убийцы.