Король - стр. 8

Мы выехали немедленно. Не успели мы проскакать и сотню шагов, как завязался разговор.

– Ты хочешь учить немецкий?

Генри говорил с резким акцентом, его даже не всегда удавалось понять.

– Да.

Мне не хотелось сознаваться в своих истинных намерениях. Генри был прямолинейным парнем, и я уже видел, как он заявляется в замок Гориции, громко извещая обо всех поручениях Ричарда. Я же надеялся использовать более тонкий подход и, если удастся, не извлекать на свет перстень с рубином.

Генри я ничего не сказал – простой и послушный, он намерен был точно исполнить поручение короля. В наказание мне пришлось всю дорогу до Гориции выслушивать скучное и назидательное изложение основ немецкого языка. На самом деле я ворчу – Генри оказался вполне сносным учителем, и за эти мили я узнал больше, чем за всю дорогу из Утремера.

Гориция стоит у подножия горы, на которой угнездился замок, твердыня Энгельберта. Сам город тоже был обнесен стеной, на главных воротах стояли стражники, но, к моему облегчению, они беспрепятственно пропустили нас.

– Не очень-то глазей по сторонам, – вполголоса посоветовал Генри.

Я стал вести себя сдержаннее. После двух месяцев в море, с кратким заходом в Рагузу, еще более захудалый городишко, чем Гориция, я глядел на все с детским восторгом. Генри прав, напоминая о деле, подумал я, но мы ведь не настолько торопимся, чтобы не заглянуть в ближайшую пекарню. Уставший от заплесневелого хлеба и солонины, я не мог устоять перед манящим запахом. Бросив поводья Генри, который принялся возражать, я нырнул в дверь и вскоре, довольный, вышел обратно, держа в руках четыре медовых пирожных.

– Тебе два и мне два, – сказал я, предупреждая его отповедь. – Можем съесть по пути к замку.

Генри сдался – перестал ворчать и налег на угощение.

Часовые на входе в замок, неряшливые, в покрытых бурой ржавчиной кольчугах, обратили на нас не больше внимания, чем их товарищи у городских ворот. Это равнодушие объяснялось тем, что во внутреннем дворе собралась большая толпа. К нашей радости, выяснилось, что граф Энгельберт вершит суд в большом зале.

Лошадей мы оставили на попечении тонкого как жердь, остролицего мальчишки лет двенадцати. Оживившись при виде двух серебряных пенни, которые Генри пообещал ему за труды, парень поклялся охранять коней даже ценой собственной жизни.

– Смотри не подведи, – спокойно предупредил его Генри. – Иначе мы найдем тебя и распорем от яиц до подбородка, как поступили с множеством сарацин.

Парень побледнел и кивнул.

Мы примкнули к очереди просителей. Местные жители излагали свои жалобы Энгельберту, который выслушивал их сидя, закинув ноги на стол и поигрывая кинжалом. Граф олицетворял собой воплощение скуки. Очередь продвигалась со скоростью улитки, но мы старались не привлекать к себе внимания и не осмеливались лезть вперед. Перекидываясь словом-другим, мы делали это как можно тише – чем меньше людей услышат французскую речь или мой скверный немецкий, тем лучше. Время тянулось. Я прислушивался к разговорам вокруг, стараясь что-нибудь понять. К моей досаде, уловить удавалось лишь отдельные слова, но не общий смысл. За долгое путешествие я смогу взять еще много уроков у Генри, утешил себя я.

Когда часы на городской колокольне пробили один час, были рассмотрены только два дела. Я приуныл. Энгельберт не обязан выслушать обращения всех стоящих в очереди. Он может остановиться, когда ему надоест. Но нам повезло: граф разозлился на одного крестьянина, причитавшего изо всех сил. Генри со смехом перевел: бедолага жалуется, что сосед ворует у него кур. Не впечатленный его обвинениями, Энгельберт приказал убрать несчастного селянина с глаз долой. Затем он отказался выслушивать следующего просителя, некоего торговца, раздраженный его заиканием, а следующий приговор вынес, как только выслушал объяснения. Продвинувшись в очереди на три шага, мы оказались достаточно близко, чтобы рассмотреть Энгельберта.