Колючка для плохиша - стр. 45
Но безвозвратно почившие наушники или тапки ― это ладно. Сама виновата ― бросила где попало, но с этим... с этим-то что делать? Где я за несколько часов похожее что-то найду!?
― Ну, засранец. И кто ты после этого, а? ― грустно вздыхаю, на вскинутых руках разглядывая подранную сетку на накидке. Такой теперь только рыбу ловить. Размером эдак с кита.
― Анубис, ― прицыкивает Шмелёв. ― Говорю же.
― Почему Анубис?
― Потому, что всё, до чего он докоснётся ― можно спокойно хоронить.
Хех, ну в общем-то, да. Такое имечко подходит пёсику как нельзя лучше.
Оставляю в покое рваньё, обречённо вздыхаю, поднимаю взгляд и... понимаю, что Даня уже эное неопредёленное время смотрит на меня. Вернее, ну ту часть меня, что практически не прикрыта съехавшей с плеча рубашки.
Ничего такого, если что. Под низом есть спортивный топ, но присмиревшие было мурашки снова восстают из забытия.
Очень, очень странное чувство.
А что ещё более странно, даже спалившись, сильно раздосадованным он не выглядит. Продолжает смотреть, просто теперь уже выше, встречаясь со мной взглядом.
Сидим по разных сторонам и несколько секунд просто вот так не моргаем, играя в гляделки. И меня от этого вновь накрывает лёгкая паника.
― Ладно, ― поднимаюсь на ноги, подзывая добермана. ― Пошли на выгул, крушила. Приду, всё уберу. И обед приготовлю.
Целенаправленно рушу момент, понимая, что такими темпами недолго опять поплыть куда-нибудь не туда. Или что хуже, снова полезть целоваться...
― Я схожу, ― Даня тоже подрывается, работая на опережение и перехватывая с тумбы поводок. ― Мне всё равно за сигаретами надо сходить.
― Купи тогда ещё сметаны. Карбонару по-быстрому сделаю. Там в холодильнике грудинка вроде валялась.
― Ок. Ещё что-то?
― Хлеба. Белого.
― Понял.
Сухой бытовой разговор и слишком уж поспешный уход Шмелёва окончательно всё запутывает. Что, блин, у него на уме? Если он сам этого не знает, так как тогда я должна чувствовать себя!?
Чёрти что. И сбоку бантик.
Долго стою, прожигая своё отражение в зеркальной вставке двери, но ментально себя отпинав за слабохарактерность, принимаюсь за уборку. Всё сложила, рюкзак повесила повыше, полы подтёрла от кетчупа и пошла на кухню, к плите.
Так забавно. Раньше меня ужасно удивляла мамина бесконечная суетливость. Там помыть, это погладить, детям ужин приготовить, постирать новую партию грязного белья, снова помыть, снова пропылесосить, на работу не забыть сходить...
Бесконечный замкнутый круг.
И я вот всё наблюдала за ней, да не могла понять: женщина, куда ж ты так гонишь лошадей? Если посуда не помоется сегодня, она ведь вряд ли обидится и убежит к другой, более чистоплотной хозяйке, верно? И зачем тогда в мыле носиться?
Наблюдала, наблюдала и сама не заметила, как стала такой же... Это и есть взросление, да? Если оно самое, то не. Нифига. Мне оно не очень нравится.
Кстати, мама. Надо ей позвонить.
Набираю и, наверное, следующие полчаса треплюсь с ней, начисто забыв о том, что поставила кипятиться воду под макароны.
Как обычно бывает: перескоки тем сматываются в такой хитроумный клубок болтовни "ни о чём и обо всём", что одним коротким: "Дела отлично, жизнь прекрасна" никогда не отделаешься. Особенно если родительница любит потрещать, а ты успеваешь соскучиться по этой её особенности.