Колючка для плохиша - стр. 44
― Лучше я тебе рот с мылом помою, малявка, ― миролюбиво парируют, оживая. ― А то больно говорливая. И страшно вертишься во сне. Дважды мне с локтя зарядила.
Верчусь, бормочу и даже иногда слюну пускаю. Знаю, мама над этим постоянно угорает.
― А зачем подставлялся?
― Ну сорри, меня так-то тоже раскемарило, ― потягиваясь и растирая лицо, меланхолично замечают. ― Двое суток толком не спать. А тебя уже не стал тормошить.
― Какая галантность.
― Ещё какая. Это я молчу про то, что руки своей почти не чувствую. Но если тебе удобно ― ты лежи, пока терпимо.
А я до сих пор лежу? Блин, до сих пор лежу!
Перекатываюсь на подушку, торопливо разрывая между нами дистанцию. А у самой сердце об рёбра долбит. Пытаюсь присмирить его, да только на выходе получается полная лажа.
Вот не хотела же неловкости, а в итоге теперь в ней по самую макушку утопаю, стараясь согнать с щек обжигающий румянец!
― Знаешь, что мне интересно и навевает плохие предчувствия? ― до хруста разрабатывая затёкшее плечо, замечают всё так же буднично. А у меня бегущей строкой в мозгах: "Только не спрашивай: почему я тебя нюхала!". ― Где псина?
Фух, слава богу...
Стоп.
И правда. Где собакевич? Что-то он притих.
Приподнимаюсь на локтях, оглядываясь... и громко присвистываю. В ногах животинки не лежит, зато по одеялу и на полу валяются остатки недоеденного завтрака. Среди безбожно раздербаненных бумажных пакетов.
― Класс, ― Шмелёв тоже привстаёт, оценивая масштабы разрушений.
― Я всё уберу, ― только и могу сказать, торопливо вылезая из-под одеяла.
Шлёпая босыми пятнами и ощущая себя Гензель, идущей по хлебным крошкам, осторожно переступаю через валяющиеся ошмётки капусты, картошки фри и булок. Выглядываю в коридор и...
Присвистываю повторно.
― Невыносимое ты создание! Ты что ж натворил?! ― схватившись за голову, падаю на колени перед своим выпотрошенным рюкзаком, неосторожно оставленным в зоне собачьей досягаемости.
Сам виновник ахтунга, наигравшись, развалился на коврике возле входной двери, но заметив меня, вопросительно встрепыхнувшись, навостряет стреловидные уши.
Позади раздаются шаги, а в следующую секунду коридор оглушает мужской хохот.
― Однако... ― подбирая обжёванный и перемусоленный лифчик с торчащим поролоном, ржёт Даня. ― Твоё, полагаю?
А чьё ещё? Весь мой сегодняшний наряд... здесь. Нетронутыми остались только туфли. Спас погрызанный пакет, в который я их убрала. То есть, из него-то обувь вытащили, но, видимо, устали в процессе и решили передохнуть.
― И в чём мне теперь на смену выходить?
― В одежде, ― накрыв тенью, Шмелёв сползает по стене, падая пятой точкой на ламинат и перекидывая мне лифчик. ― А эти тряпочки и до апгрейда на неё не особо были похожи.
Довольный такой, вы только гляньте.
Ничего-ничего, рано радуется. Вместо ответа перекидываю ему такую же сжёванную перчатку без пальцев. Его мотоциклетную перчатку.
― Мда, ― улыбаться перестают, переключаясь на подковыривание сквозных дырок. ― Ну, теперь понятно, чего его вышвырнули на улицу.
― Думаешь, вышвырнули?
― Сто пудово. Завести собачку ― завели, а вот то, что её дрессировать надо ― забыли. Отсюда и результат.
Да уж. Что-что, а грызёт это четырёхлапое чудо буквально всё подряд. Пришлось и туфли в шкаф прятать, и чемодан закрывать на молнию, но он и у него все металлические углы поцарапал.