Когда проснется игоша - стр. 8
Милица же изнывала под полуденным солнцем. От едкого пота щипало глаза, губы потрескались и кровоточили, плечи онемели так сильно, что уже не чувствовали боль от ожогов. Руки, скованные крепкой веревкой, сперва покалывало, а потом и вовсе стало ломить, будто кто жестокий выворачивал суставы. Ноги ныли.
Гнус, налетевший с болот, обнаружил свою жертву и теперь жалил, кусал – каждая мошка отрывала кусочек человеческой плоти, звала товарок на пиршество. Милица, пока были силы, вертелась, прятала лицо, но вскоре силы оставили ее.
Хотелось пить. Жажда подступала осторожно, будто примериваясь к новой жертве. Сухость во рту, усталость быстро сменились одышкой, сердце будто выпрыгивало из груди, кровь билась в ушах, а голову будто обвило жгучим обручем. Мысли Милицы путались, ей то казалось, что по двору к ней матушка родимая идет, то мерещился приближающийся дождь.
– Воды…
Хрип, что скрывался с ее губ, слышала только Прасковья, прильнувшая к стене у ворот конюшни.
– Вот дуреха, – шептала она, покусывая губы, но подойти боялась – когда хозяйка в таком бешенстве, лучше ее не злить, не то рядом с Милицей встанешь, да еще и плетью огреть велит. А коли сама не увидит, так кто другой из домовых донесет, еще хуже станет. Прасковья ждала темноты.
Заслышав шаги на красном крыльце, Прасковья юркнула в конюшню, притаилась.
– Милый мой приехал, – донеслось до нее воркование хозяйки.
– Ведьма, – выдохнула Прасковья и перевела взгляд на Милицу – та поникла головой, ноги подкосились и девушка повисла безвольной куклой на веревках. Прасковья взглянула на небо: – Хоть дождик бы пошел.
– Параска! Куда запропастилась эта девка… Прасковья!
Прасковья вжала голову в плечи да выглянула из-за угла – на крыльце стояла, подбоченясь, кухарка, махнув рукой. Вернулась в дом. Прасковья, подобрав юбки, бросилась через двор в ледник, распахнула его и нырнула внутрь. Появилась через пару минут, важно вышагивая и обтирая передником от пыли две банки с соленьями. Мальчишка как раз выскочил на крыльцо, заметив девушку, махнул рукой:
– Параска, тебя Докука сыскалась, ругается больно уже…
Прасковья притворила плотнее двери ледника да неторопливо направилась к дому:
– А чего меня сыскать, коли сама с утра в ледник прибираться отправила, – она пожала плечами, взобралась на крыльцо.
Кухарка Докука в общем-то была не злой бабой, только суетной больно. Прасковья догадалась – хозяин явился из лавки в неурочный час, вот и поднялся шум. Притворяя за собой дверь, еще раз взглянула на повисшую на веревках Милицу, качнула головой и пошла в кухню. Докука между тем бросила на нее пронзительный взгляд, кивнула на двор:
– Жива?
Прасковья замерла, поняв, что ее раскрыли, но отпираться не стала – Докука вырастила Милицу с пеленок, от того печалится о ее судьбе не меньше, пожала плечами:
– Как бы разум не потеряла…
Докука нашла взглядом внука, того самого мальчугана, что звал Прасковью с крыльца, зачерпнула с ведра воды и отдала мальчонке:
– На, напои ее.
По тому, что Гордей не стал переспрашивать, кого напоить, Прасковья поняла, что говорили они о Милице, пока сама Прасковья пряталась на дворе. Вздохнула, опускаясь на лавку.
– Не боязно мальчонку подставлять? Павла Ждановна осерчает…
Докука отвела взгляд, вернулась к тесту, которое месила на дубовом столе. Промолчала. Прасковья подалась вперед и голос понизила: