Когда проснется игоша - стр. 7
Смерив девушку взглядом, процедила:
– Явилась…
– Здрасьте, – Милица забыла, как говорить, от того звуки выбивались из горла, будто песок из забытой торбы.
Женщина полоснула ее взглядом, размахнувшись, ударила по щеке так, что Милица выронила поднос – кувшин разбился, расплескав теплое еще молоко, круглый хлеб и головка сыра покатились под ноги незнакомки. Придерживая вмиг опухшую щеку, девушка едва сдерживала слезы – но те предательски собирались в уголках глаз и стекали по щекам. Обида перехватила дыхание, застила глаза.
– За что?
На шум прибежали дворовые, Прасковья запричитала, бросилась к Милице, оттаскивая ее за спины слуг. Милица вырвалась.
– За что? – она посмотрела на Прасковью. – Она пощечину мне дала!
– И того мало, – растерянно и зло шептала Прасковья, загораживая собой и подталкивая к выходу. – Ишь, чего удумала, матушке перечить… Матушка за без причины ручку-то белую не подымет.
«Матушка» между тем стояла в дверях отцовской горницы, взгляд ее потемнел, на щеках заалели пятна румянца, ноздри жадно хватали ставший кислым и густым воздух.
– К столбу ее!
Прасковья всхлипнула от бессилья, опустила руки.
– Меня? К столбу? – Милица остановилась соляным столбом, уставилась в незнакомку. – Да ты кто вообще такая? Какое право надо мной имеешь?!
– Ударилась она, – вступилась за нее Прасковья, все еще прикрывая собой. – Как утром вставала, так и ударилась головой. Не в себе она, матушка… прости дуру.
– Прости дуру?! Это обо мне ты, что ли? – Милица оттолкнула горничную. Та только горестно вздохнула, спрятала руки под передник.
Милица почувствовала грубые руки на своих плечах, ее волокли на двор, кто-то смеялся в лицо, кто-то отводил взгляд, Прасковья принялась торопливо собирать разбросанный хлеб.
– Да что тут происходит?! – орала Милица, вырываясь из цепких рук дворовых.
Ее приволокли на двор, скрутили и сколько она не вырывалась, привязали к столбу. Милица рычала, будто медведица, царапалась и кусалась, да только силы оказались не равны – вскоре мужики посторонились, пропустив к девушке ту самую незнакомку, имя которой девушка так и не вспомнила (да и знала ли?).
– Ты, девка, все не уймешься, – с ехидцей проговорила она, с удовольствием разглядывая перепачканную грязью, зареванную девушку с распухшей щекой и кровоподтеком на губе – следами недавней пощечины.
– Да кто ты такая! – рявкнула та. Дернулась, надеясь высвободить накрепко связанные руки – напрасно, узел только крепче затянулся. – Что тебе от меня надо?
– Покорности и послушания, как и пристало девице, – невозмутимо сообщила та. – Да только глупа ты, права Прасковья. Постоишь тут, пока не поумнеешь.
Не отпуская ее взглядом, она бросила слугам:
– Смотрите, чтоб не поили ее, да не кормили… Быстрее образумится.
Развернувшись, она ушла.
Мужики, постояв еще немного, медленно потянулись к дому. Никто не оглянулся, никто не подошел, не объяснил, что происходит. Милица взвыла, запрокинув голову, смотрела на небо – круглый золотой диск поднимался высоко, обещая жаркий и знойный день.
Солнце поднималось все выше.
Крыши купеческого терема не закрывали крохотный двор – тот оказался залит жарким огнем, будто сковорода. Домашняя птица попряталась в тени, скотина притихла в ожидании прохлады, челядь не выглядывала на двор.