Код Акаши - стр. 30
Неужели кто-то и правда этого добивался? Уничтожить меня до того, как я доберусь на исследовательскую станцию.
О, дьявол!
А ведь я сказал Луизе, что мне нужно закончить кое-какие дела, лишь бы отстрочить момент отцифровки. А на деле я спрятался в своей убогой квартирке, как жалкий трус, настолько мне омерзительна мысль, что ради миссии придется отдать частицу себя в чужие руки. И не просто частицу. Все, что у меня есть.
Холодные, бесчувственные, равнодушные к миру, мы изо всех сил цепляемся за последнее свое сокровище – разум. Этот блистательный разум будет загружен в мерзкую тушку болванчика.
Но ведь многим это нравится? Быть может, и я постепенно втянусь? Потрачу состояние на достоверную копию, оснащенную множеством прежде недоступных возможностей, переберусь на Гелиотрон, чтобы жить среди других ценителей суррогата? Или, напротив, стану одним из психов Некрополиса, что так пристрастились к моменту умирания, что только и делают, что нарываются на неприятности в надежде, что их прикончат?
Некрополис. Сэм. Луиза сказала, что расследование привело его туда. А Офелию привело сюда желание узнать, что стало с ее супругом. Нельзя забываться.
Я отставляю в сторону опустевший контейнер, что вызывает у Офелии недовольную мину. Подхватив оба контейнера, она выставляет на экране ресайклера верные настройки и швыряет отходы туда.
– Это пластик категории «С», а не «Е», – озвучивает она. – Настолько наплевательское отношение к экологии возмутительно.
– Мне похер, – ощериваюсь я. – Еще скажи, что просветленные жители Гелиотрона его вообще не используют, а вкушают нектар с посуды из листьев.
– Ты варвар, – заявляет Офелия, и в ее устах это, надо думать, самое страшное оскорбление. – Мы используем пластик, но правильно его утилизируем. А вы скоро засрете свою планету, подобно людям. Ладно, Фил. Ты действительно хочешь спорить на эту тему?
– Нет.
Она поправляет волосы, отчего браслеты на ее запястье звенят. Она всегда поразительным образом сочетала в себе несочетаемые фрагменты человеческого культурного кода, что придавало ей небывалый шарм, делало уникальной. Славянский кафтан, индийские побрякушки, ковбойские сапоги, платье с викторианскими рюшами. От каждой нации, каждой эпохи Офелия взяла что-то свое, слепив в целостный образ. На ком-то другом вся эта мозаика из текстур смотрелась бы нелепо. Но она…
Подожди-ка, – останавливаю я себя. Что-то скребется на задворках сознания. Я сжимаю и разжимаю кулак, ощущая, как напрягаются мышцы, и, опустив глаза к своему запястью, вижу слабую пульсацию пульса.
– Так что там с Сэмом? – торопит Офелия.
– Что за дрянь была в смеси? – рычу я. – Офелия…
Она резко переключается с праведного гнева из-за экологических проблем Оккам-Прайм на свою личную драму. Офелия делает шаг и виснет у меня на шее. Теперь я могу во всех подробностях рассмотреть причудливый цвет ее глаз, ставших от слез не зелеными, а ультрамариновыми.
– Он… его больше нет, да? – взволнованно шепчет она.
– Что было в смеси?! – жестче повторяю я. Ей-богу, сейчас я хорошенько наподдам ей или оттаскаю за волосы без всяких сантиментов. И как ей только хватило ума!
– Просто стимулятор, – быстро говорит Офелия. – Раньше ты не имел ничего против. Филип, я не дура, чтобы подсовывать ТС или что-то в этом духе комиссару нарко-полиции. Я… Мне нужно немного сочувствия. Я не хотела, чтобы ты сообщил мне о его смерти, словно зачитываешь рапорт.