Код Акаши - стр. 11

Непривычно видеть ее живой?

Почти живой.

– Это все из-за тебя, – вдруг изрекает она, нахмурившись. – Это ты вдохновил его своим примером. Даже на Гелиотроне он отказывался жить, как все мы. И к чему это привело? Наш мир… наша семья… он…

Она драматически вздыхает.

Ах, значит, теперь она винит во всем меня.

– Он сам это выбрал, – обрываю я, – так что завязывай.

Офелия делает то, на что я не осмелился, – бьет меня по лицу узкой ладонью с тонкой полоской обручального кольца. Чип подавляет болевые рефлексы, и я испытываю скорее раздражение. Я предельно близок к тому, чтобы просто вырубить ее, зашвырнуть в кэб и отправить в Гелиотрон принудительно. А куклы пусть разбираются сами. Скорее всего, через пару часов от них останутся рожки да ножки. Никто не станет церемониться с тарелкой, в которой подан его суп.

Если до того на нас косо поглядывали, то теперь в открытую пялится весь приемный покой.

– Если он умрет, я тоже убью себя, – заявляет Офелия. – По-настоящему.

– Ладно-ладно, – сдаюсь я, прежде чем она снова начнет плакать или выкинет еще какой-нибудь финт. – Я уговорю его на отцифровку. Но ты должна убраться отсюда.

– Но как же дети? Пусть они хоть… – начинает Офелия, но мой недовольный взгляд вынуждает ее замолчать. Она кивает, признав, что этот аргумент не имеет веса в споре со мной. Приемы, к которым она, должно быть, частенько прибегает на Гелиотроне, здесь не работают. Это суровое место, а не их миленький кукольный мирок.

Я дожидаюсь, пока Офелия погрузит в кэб свой живой «багаж», и, отсалютовав ей на прощание, иду справляться о визите к Сэму.

Врач непреклонен – «визит», если это можно так назвать, возможен, а вот разговор – нет. Даже будь я копией самого себя, подобное не разрешено. Инфекция опасна и пока плохо изучена. В стеклянный бокс, где содержится Сэм, вхожи только обслуживающие болванки. Для любого создания, наделенного разумом, риск слишком высок, ведь мы все связаны с Акаши.

Так что у меня не выходит исполнить обещание, данное Офелии.

Все, чем мне остается довольствоваться, – это постоять у плотного стекла, наблюдая, во что превратился ее супруг. Я радуюсь, что выдворил ее вон. Офелии нельзя это видеть – зрелище точно не для слабонервных.

Я едва узнаю Сэма в дряхлом старце, прикованном к койке и окутанном множеством проводов. Некогда сильное, могучее тело сморщилось, волосы выпали, кости и мышцы плотно обтянуты пожелтевшей кожей. Вся она испещрена синюшными пятнами, язвами, струпьями и свежими ссадинами. От появления новых Сэма берегут ремни, удерживающие его конечности, и, конечно, сильная доза седативных препаратов. Ему не дают приходить в сознание, ведь, охваченный безумием, он стремится поранить себя. Мне уже приходилось сталкиваться с больными, страдающими этим недугом, но я и не задумывался, что однажды это постигнет кого-то, кто мне важен. Я наблюдал чужие страдания с холодным, отстраненным интересом, задаваясь лишь одним вопросом: не случится ли это со мной?

Но где же он заразился? Насколько мне известно, на Гелиотроне еще не зафиксировано случаев заражения. Выходит, здесь, в Некрополисе? Но какого дьявола он тут забыл? Почему бросил свою игрушечную семью?

Он давно вышел в отставку.

Какой прогноз? – обращаюсь я к Акаши, задумчиво поглаживая кожу над чипом, вшитым в загривок. –