Княжья травница - 3. Заложница первой жизни - стр. 27

У Бусела чуть не спёрли ложку-компас, у Ратмира — кинжал из голенища, а к Асели подбирались за шерстью. Я никак не могла понять — почему же такие жадные до всего эти хмурые люди из лагеря? А Ким сказал мне, скорбно качая головой:

— У нас ничего нет. Я тут полгода и всё никак не могу заставить их работать. Её светлость тоже не может. Всё плохо, очень плохо…

— Кто такая её светлость?

— Она как раз и больна. Я пытался вылечить её теми средствами, что знаю, но их не хватает. Травы и примочки не могут спасти её.

— С этим я разберусь, а почему ничего нет? Вы не умеете возделывать землю?

— Умеем, но у нас нет зерна.

— А скотина есть?

— Была корова, но её задрали волки…

— Мда, — протянула я. — Чем же вы питаетесь? Одной дичью?

— И рыбой, — он улыбнулся с грустью. — Это напоминает мне родину.

— А ты откуда? В смысле, из какого времени?

Он поднял лицо к небу и усмехнулся:

— Меня чуть не убили американские джи-ай-джо, я спрятался в джунглях, умирал от ран, но меня спасла женщина в яркой одежде и принесла сюда. Это было полгода назад, и я до сих пор плохо сплю по ночам — кажется, что вертолёты рокочут и жарко от огня… Её светлость не знала ничего про эту войну, но она рассказывала мне про Крымскую… Мы с её светлостью подружились из-за этого.

— Как же её светлость зовут? — спросила я удивлённо. Что за светлость такая? Мы с Гелей решили, что все равны, а тут выделяют эту светлость изо всех остальных. Стало очень интересно. Я глянула на просвет в лесной тропе и обрадовалась: мы выезжали на поляну. Не слишком большую, но и не маленькую. Жили тут люди в шалашах и землянках, совсем бедно. Наши провожатые не разбрелись по своим «домам», а собрали остальных, чтобы поглазеть на нас.

Я оглядела их.

Хилые, серые, лица безрадостные. Одежда грязная, плохо зашитая, меховые накидки, как у дикарей… Дети! Без слёз не взглянешь. Трое маленьких от года до пяти смотрели на наших лошадей с искренним ужасом, самый младший даже разревелся, прижимаясь к матери. Та взяла его на руки и прижала к себе, глядя на меня враждебным взглядом.

Я тихо сказала:

— Асель, ложись.

Спешившись, обернулась к Ратмиру:

— У нас хватит еды, чтобы накормить всех в лагере?

— Поделимся, — буркнул мой муж. — Руда, ты думаешь, что оставаться здесь безопасно для нас?

— Мы должны им помочь, Ратмир. Странно, что первая жизнь бросила их здесь в таком положении! Она могла бы дать им больше средств, хотя бы зерно или саженцы… Но ничего не дала.

— Эти люди пугают меня, если честно.

— Просто они плохо живут. Мы дадим им поесть, а потом поможем советом и тем, что им потребуется.

— Смешная ты, Руда, — фыркнул Моки. — Наш вождь говорил: лучше научить сына удить рыбу, чем наловить и накормить его.

— Ай, знаю, — отмахнулась я и поискала глазами Кима. Он стоял у самого хорошо обустроенного шалаша, сложив руки на животе, и смиренно ждал меня. Я попросила мужа: — Накормите их, но чтобы всем поровну. А детям лучшее дайте.

И пошла к больной.

В шалаше чадил огонь в примитивном очаге. Я поморщилась, разгоняя дым, и присела у постели молодой женщины лет примерно двадцати пяти. У неё было тонкое изящное лицо, и я сразу поняла — это её светлость, аристократка, одухотворённая натура. Небось, наша аристократка из тех, кто страдает без чтения стихов и ничего не знает о ведении хозяйства…