Княжна - стр. 22

Наутро, когда праздник закончился, я была вся под впечатлением, не в силах прийти в себя. Во сне рядом лежала и кукла, как воплощение праздника, а совсем рядышком мама. Это навсегда стало символом счастья для меня.

На следующий день мамочка вновь уходит на задание, а я сижу, молясь о ней. Все уже знают, что, пока она не вернется, меня лучше не трогать, потому как все мои мысли – там, с ней. Я просто не могу иначе.

– Лиду больше не посылать, – слышу я строгий голос за собой и, ойкнув, поворачиваюсь.

За мной стоит дяденька командир и комиссару что-то говорит. Я прислушиваюсь, начиная улыбаться, – они обо мне заботятся! Я им никто, а они тревожатся, потому как, если что с ней, я погибнуть могу же! Я уже хочу возразить, сказать, что всё понимаю и смогу ждать маму, сколько нужно, но командир просто качает головой, заставляя меня всхлипнуть. Они здесь волшебные все.

Мамочку действительно больше не посылают на задания, отчего она совсем не сердится, потому что всегда найдётся, что делать, как же иначе-то? Взамен она меня время от времени за ягодами в лес отправляет, зная, я не заблужусь. Вот она направляет, я выполняю все-все наказы и возвращаюсь, чтобы обнять её, рассказывая, как я её люблю.

– Ладушка, малышка, принеси ягодок, пожалуйста, – просит меня мамочка. Она знает, что я найду под снегом и траву правильную, и ягодки, с осени оставшиеся. У нас раненые, им нужно.

– Да, мамочка! – соглашаюсь я, обнимаю её на прощанье и иду в лес.

Вот так настаёт самый чёрный день моей жизни, хотя в тот миг я о том ещё не ведаю. На дворе опять зима, как и тогда, в далёкой уже жизни, я выискиваю травки да ягодки, когда слышу взрыв. Это громкий такой «бух», а потом лес наполняется стрельбой, отчего я падаю в снег, как мамочка учила. Сначала я мечусь, конечно, а потом падаю, моля Боженьку, чтобы мама выжила. Я молю его изо всех сил, а когда стрельба утихает, вскакиваю, чтобы изо всех сил мчаться к лагерю. Ужас и паника накрывают меня с головой, ведь я боюсь самого страшного. А в лесу неожиданно становится тихо. Он будто вымирает весь, отчего я чуть не падаю, но выскакиваю на поляну и замираю в оцепенении.

С припорошенного снегом лица прямо на меня смотрят мёртвые мамины глаза.

Наверное, я умерла с мамой. Дальше я вижу тела и тёти Зины, и дяди комиссара, и даже девочки Веры. Пионерка выглядит так, как будто… как будто над ней надругались. Других детей я не вижу, но это не значит, что их нет. Я понимаю: моя жизнь закончилась.

Дальнейшее отражается во мне отдельными картинами. Вот я бреду сквозь лес куда-то. Вот выхожу на дорогу. Но мне всё равно, меня просто нет, только маленькая девочка Ладушка скулит от невыносимой боли где-то внутри меня. Я не могу этого выдержать, ведь теперь у меня нет совсем никого, а жить совершенно бессмысленно. У меня нет сил бороться с палачами, отчего я просто хочу туда, куда ушла мама.

В себя меня приводит боль. Кто-то очень страшный в чёрной форме хватает меня за волосы, резко дёргая за них. Он хочет истоптать меня сапогами, я знаю это, но мне всё равно. Взамен что-то свистит, и приходит дикая, жуткая боль, от которой я визжу изо всех сил. Я визжу, потому что со страшным свистом ко мне приходит желание спрятаться, исчезнуть, но это невозможно, а боль намного сильнее той, что я испытала в институте. От происходящего я лишаюсь чувств, но затем вдруг оказываюсь в какой-то стучащей коробке. Тут много людей, меня держит на руках какая-то женщина, но я не понимаю, что происходит, будучи не в силах, кажется, и пошевелиться.