Каторжник - стр. 4

Высокий, худой солдат в перевязанной шлыком бескозырной фуражке крепко ухватил меня под руку.

– Что вы! Куда? Да я ж не вор! Хрестьянин я тутошний! – попробовал отболтаться «я» от страшной участи, чувствуя, как сердце холодеет от внезапного страха.

И не успел я опомниться, как подоспевшие служивые скрутили меня, связав руки кожаным ремешком. Я пытался, и кричать, но всё было тщетно: солдаты лишь смеялись.

Очередная попытка вырваться окончилась ни чем, так еще и по морде прилетело.

– В Сибири разберёшься, – холодно бросил один из них, толкая меня в спину.

В отчаянии я оглянулся на отца, но тот стоял потупясь, не смея противоречить вооруженным людям, настроенным решительно и зло. Тут вдруг я заметил офицера, ехавшего сбоку строя каторжных на каурой лошади. Поверх мундира его была натянута добрая, подбитая мехом шинель.

– Помилуйте, господин охфицер! Я ж не каторжник, это ошибка! – понимая, что это последняя надежда, взмолился, но тот, едва бросив на меня взгляд, тотчас отвернул на другую сторону дороги, и надежда погасла, уступив место всепоглощающему ужасу.

– Да ты долго тут будешь вертеться, прохвост? – раздался над ухом злобный рык унтера. – Ну-ка, Петров, врежь ему промеж глаз. Обломай-ко ему рога-то!

Я попытался вывернуться и рвануть в сторону леса, но страшный удар приклада обрушился на голову. Искры тут же посыпались из глаз, дыхание сперло, свет померк в глазах.

– Ну што, оклемалси? – прямо над ухом раздался какой-то старческий, надтреснутый голос.

Я попытался пошевелиться. Голова буквально раскалывалась: лоб горел, будто от сильного удара, перед глазами прыгали весёлые разноцветные чёртики, затылок отдавал глухой, ломящей болью.

Вот чёрт…

– Да куда ты, голубь, рвесси? Лежи, покамест, начальство дозволяет, а то набегаешси ищщо! – в голосе склонившегося надо мною человека послышалась насмешка. Одновременно до меня донёсся запах чеснока и прелой овчины. Точно так пахли размокшие казённые полушубки стрелков нашего мотострелкового батальона, когда в ноябре девяносто четвертого мы стояли в пригородах Грозного…

Так, а я же вроде бы был с парнями на Шри-Ланке. Откуда тут полушубки и этот деревенский говор?

Усилием воли я открыл глаза и привстал на локте. С удивлением я увидел, что из ноздрей моих вырывается пар, что лежу я в запряженных санях, медленно скользящих по заснеженной, обледенелой зимней дороге. И, наконец, в поле зрения появился неопрятного вида старик с растрёпанной седой бородой и такими же седыми патлами, выбивающимися из-под серого шерстяного колпака. И всё это совершенно не похоже на Шри-Ланку!

– Где я? – невольно сорвался с моих губ вопрос, и вместе с ним из лёгких вырвалось облачко пара.

– Так в партии же ты, в арестантской! По этапу идём, до Нижнего. Вот же попал ты, паря, не свезло тебе! В Сибирь теперича почапаешь с нами, на каторгу. Эхх!

– Какую Сибирь? – тупо спросил я.

– Дак каку-каку, одна она, земля Сибирская. Пытал я начальство – не говорят, куда. Можа покуда и сами не знают. Где наш брат кандальник пригодится, там и останемси. Можа до Красноярского острогу, а то Иркутскаго, а надобно будет и до самого Нерчинску побредём… Старик тяжело вздохнул. – Да ты паря не боись, в Сибири тоже люди живут. Я вот, вишь, второй раз туда отправляюсь, и ничего. Молись, и Господь смилостивится, поможет!