Каторжник - стр. 3
Тут дело пошло веселее: столбовая дорога хорошо укатана санями путешественников и купцов. Здесь то и дело нам попадались почтовые сани и поезда купцов, крестьянские дровни, везшие господам в Москву деревенскую снедь, а однажды нам пришлось сворачивать в снег, пропуская поставленную на полозья, запряженную шестеркой лошадей карету.
На третий день мы встали на тракте в пустынном месте где-то между Вязниками и Гороховцом, покормить лошадей. Но в этот день тишину нарушил далёкий гул голосов и отдалённый звон железа. Отец остановился, прислушался.
– Ну-ка, погоди. Что там впереди?
Ответ не заставил себя ждать: на повороте дороги, из-за заснеженных елей вдруг показалась длинная серая колонна устало бредущих по обледенелому, укатанному санями тракту людей. Мерный звон тяжелых железных цепей не оставлял сомнений: это была партия каторжников.
Впереди ехала верхом пара казаков, за ними по четыре в ряд, друг за другом шли арестанты в блинообразных шапках на бритых головах, с мешками за плечами, волоча закованные ноги и махая одной свободной рукой, а другой придерживая мешок за спиной.
Шли они звеня кандалами, каторжники, все в одинаковых серых штанах и халатах с тузами на спинах. Шаг их, стеснённый ножными железами, был неловок и короток, плечи у всех покорно опущены; когда они приблизились, я с ужасом увидел, что все скованы одной, шедшей посередине строя цепью. Вслед за этими, столь же покорно брели люди в таких же одеждах, но без ножных кандалов, лишь скованные рука с рукой ручными кандалами, их поток показался мне бесконечным. Каждый шаг арестантов отдавался глухим стуком железа.
За ними шли женщины, тоже по порядку, сначала – в казённых серых кафтанах и косынках, также скованные кандалами, потом – женщины в беспорядке шедшие в своих городских и деревенских одеждах. Некоторые бабы несли грудных детей за полами серых одежд. С женщинами шли на своих ногах дети, мальчики и девочки. Дети эти, как жеребята в табуне, жались между арестантками. Мужчины шли молча, только изредка покашливая или перекидываясь отрывистыми фразами, а среди женщин слышен был несмолкаемый говор.
Наконец, за пешими каторжанами шёл целый санный поезд. В санях везли какие-то пожитки, кое-где далее лежали солдатские ружья, на некоторых сидели женщины в таких же серых тюремных халатах с грудными детьми на руках. Конвой из солдат с ружьями на плечах шёл по бокам, их лица были суровы и безучастны.
Я со страхом смотрел и крестился, ведь знал, что встреча с каторжниками – не к добру. Отойдя к обочине, старался не привлекать внимания, но судьба, казалось, уже приготовила для него свою ловушку.
– Ты! – раздался вдруг резкий голос. К нам подошёл один из солдат, его глаза горели злобой. – Ты видел, куда он побежал?
– Кто побежал-то, служивый? – торопливо спросил отец. – Мы ничего и не ведаем, идём себе на Макарьевский торг…
– А ты чего молчишь-то? – солдат, презрительно отвернувшись от отца, вдруг обернулся ко мне. – Видал кого?
– Нет, – сконфуженно пробормотал я, – я просто здесь стоял…
– Молчать! – не дав мне договорить, рявкнул унтер-офицер, подходя к нашим розвальням вслед за солдатом и окидывая меня суровым, внимательным взглядом. – Не сметь укрывать беглых! Ты теперь за него и пойдёшь. У нас счёт должон сходиться! Да давай, не балуй мне! Попробуешь бежать, тут же палками забьем да закуем. Петров, веди его в строй!