Каторжник - стр. 21
Один из таких подкидышей следовал по левую руку от меня. В этом море бородатых рязанских рож выглядел он, прямо скажем, очень и очень экзотично. Высокий, худой, в круглых очёчках, с явно иудейскими чертами лица.
– Я, в самом деле, таки послушник Спасского Собора, Зосим, – сразу пояснил он свою принадлежность видя нашу реакцию.
– Что? Ты? Послушник? Не брехай, – донеслось, откуда то сзади.
– А чем вы таки, сударь, недовольны? – улыбнувшись спросил тот, глядя на всех нас поверх своих круглых очочков.
– Да ты с виду, как бы это сказать, человек такой… не православный! – с улыбкой ответил я ему.
Зосим на это лишь фыркнул.
– Ой, я вас умоляю! Если видите горбатый нос, сразу думаете, что я-таки иудей? А вот и нет! Ну, то есть, таки да, по рождению я Ицхак Моисеевич Шнеерсон. Но, хвала законам Российской империи, в православие перейти может каждый и всегда! Так что я таки Зосим, послушник Спасского староярмарочного собора! Вот тебе крест, – и он попытался что-то эдакое исполнить гремя канадалами.
Поначалу я ничего решительно не понял, но слово «староярмарочного» вывело меня из ступора.
– А, так это что, церковь возле… Нижегородской ярмарки? – поинтересовался я.
– Она самая! – кивнул Зосим.
– Ага… – только и выдал я вспоминая, что вроде бы евреи имели черту оседлости, то есть где родился там и пригодился. Вот только странно, как он там оказался или я чего-то не знаю и не понимаю.
– Вот. Вы сразу сказали «ага». Узнаю интеллигентного человека! А я сразу вас заметил, – и «Зосим» оглядел окружавших нас. – Разве какой-нибудь деревенский вахлак сказал бы так «Ага»?
– Ну, то есть, ты, будучи евреем, перешёл в православие, специально чтобы преодолеть «черту осёдлости» и проворачивать всякие делишки на Нижегородской ярмарке? Да ты, «Зосим», я посмотрю, тот еще фрукт! – уточнил я.
– Ой, ну я вас умоляю! Разве я-таки в чём виноват? Таковы законы Российской Империи. Я тут решительно не при чем, – скривился сын еврейского народа.
– Ну-ну. И как ты загремел на цугундер? – спросил я, ну а чем еще на этапе себя развлекать только разговорами.
– Тю, да разве это сложно в наше время? Ну да, я в свободное от службы время имел свой маленький интерес на ярмарочной бирже. И, да, я-таки впарил хивинцам несколько ассигнатов… ну, не совсем настоящие. А что такова? Это же враги православия – хивинцы! У них там рабство и прочие ужасы! Тем более, они увезут эти деньги к себе в Хиву, и здесь их больше никто бы и не увидел! Но нет, начальство раздуло из мухи слона, и вот я здесь в самом прежалком виде! Разве это плохо? – с грустью закончил он и на некоторое время опять наступила тишина, разбавляемая звоном кандалов.
– Тит, а Тит! – окликнул я впереди идущего.
– Чего? – охотно откликнулся подобревший после выпивки здоровяк-кузнец.
– А дай-ка этому шлемазлу отхлебнуть из шкалика! – произнёс я, догадываясь, что этот забавный крендель может порассказать еще много всего интересного, стоит только развязать ему язык как следует.
– Ой, я вас умоляю! – произнёс «Зосим» с видом герцогини, которой предложили вместо чистого кокаина понюхать солдатской махорки. – Да кто же пьёт эту гадость? Я же Вам не поц какой-то! А впрочем, давайте! – ухватил он протянутую емкость, отхлебнув из почти опустевшего шкалика, Изя-Зосим слегка порозовел и принялся бойчее греметь кандалами.