Каторжник - стр. 23
«Ух ты, какой глазастый! Ему палец в рот не клади!» – подумал я. Вот же хитрый Изя Шнеерсон!
Однако Фомич посматривал искоса на Изю-Зосима с ироничной хитринкою, будто бы говоря про себя «Ой, кому ты паришь?»
– А скажи-ка, мил человек – вдруг спросил он – а как же ты туда-сюда слонялсси, ежели на всех заставах требуют с приезжего пачпорт? И пачпорт энтот еще пойди получи!
– Ой, ну я вас умоляю! – с видом оскорбленной добродетели хмыкнул Изя-Зосим. – Да неужели человек еврейского происхождения не сможет добыть себе какой ни есть пачпорт? Я попросил почтенных людей, они записали меня своим приказчиком и рассказали в Городской Думе, что желают отправить меня по торговым делам во внутренние губернии нашей великой Империи.
– А что так можно? – прогудел Тит.
– Ой, я вас таки умоляю! Ви стряпчий? Законник? Может быть, ви секретарь судебного присутствия, городничий или даже прокурор? Раз так, ви би лучше представили нам Уложение о каторжанах, или Устав о содержащихся под стражею! Вот это было бы полезный предмет, а не то что ви тут говорите! Вот если бы вы нашли там скажем Уложение о каторжных – вот это было бы дело!
– Что, в смысле? Какое Уложение? Какой Устав? – не понял я.
– Уложение, по которому мы все тут устроены! Уверен вы увидели бы там много всего интересного!
Так мы и шли переговариваясь обо всем и ни о чем.
Прошло несколько дней, и я стал задумываться о покупке «лёгких» кандалов. Так как таскать на себе эту тяжесть мне уже надоело.
К тому же порвались подкандальники, кольцо сползло с петли, давит ногу все сильнее и сильнее, а до привала далеко, не дают остановиться, переобуться, поправить подкандальники: а солдатский приклад тут как тут! Солдатская партия была уже другая. Лишь офицер Рукавишников следовал с нами до самого конца, а конвойные партии от этапа к этапу менялись. Поэтому, ни унтера Палицына, ни солдата Сидорчука я уже не видел: конвойные Владимирского линейного батальона сменились на нижегородцев, конвоирующих нас до Казани. И, если с Владимирцами мы как-то уже сговорились, то как к новым подойти мы еще не знали, и арестанты страдали от излишних строгостей.
Но ведь можно было снять кандалы за две копейки в день, и это позволило бы мне хоть один день отдохнуть от этих железок.
Абзац о снятии кандалов, завидел Левицкого рядом едущего и подошел к нему.
Улучив время, я подошёл к нему и спросил:
– Господин, эээ… Левицкий?
Молодой человек с лёгким презрением посмотрел на меня. Я ни разу даже не видел его достаточно близко. Пожалуй, ему не было даже тридцати, я еще не очень хорошо определял возраст местных, все они, в сравнении с людьми моего времени, казались старше своего возраста. Так что, возможно, ему и было года не больше двадцати пяти. Усики, бакенбарды, – когда-то, очевидно, аккуратные, а теперь – неровно постриженные, один бак выше другого, не очень хорошо выбритое лицо со следами обморожения.
– Держи, бедолага! – наконец произнёс он и, достав руку из массивной меховой рукавицы, подал мне серебряную монету.
Деньги были мне конечно нужны. Даже две копейки – это день без этих проклятых железок, а корнет подавал мне, кажется, полтину. Вот только если ты себя продаешь задешово, то задешево тебя и купят!
Интерлюдия:
Я остановился перед зеркальной дверью бизнес-центра на Тверской. Москва 2005-го года шумела вокруг: улицы выли сплошь завешаны крикливой рекламой, тут и там по улице неслись дорогие иномарки, у входа в расположенный по соседству ювелирный магазин курил охранник в дорогом костюме. После чеченских гор и пыльных равнин Африки, где я наслаждался всеми прелестями службы в составе Иностранного легиона, столичная суета кружила голову. Наконец, поправив воротник потёртой кожаной куртки, купленной еще на гражданке и уже тесной в плечах, я шагнул внутрь.